Петр Третий. Огнем и Мечом - Владимир Викторович Бабкин

Фридрих, видимо поняв бесперспективность дискуссии, спросил:

— И что ты намерен делать по итогам этой войны?

Пожимаю плечами.

— Я бы сказал «просто жить», но ты же мне не поверишь?

Кивок.

— Не поверю. Ты слишком амбициозен. И удачлив.

Морщусь.

— Дорогой мой Фриц. Удача — это слово, которое я не очень люблю, хотя и склоняю голову перед ней. Я не настолько горяч, чтобы, положившись на Удачу, хватать знамя и вести за собой полки в атаку.

— Я бился до последнего. И я жалею, что не погиб с этим знаменем в руках.

Киваю.

— Извини. Это был не упрёк. Возможно, в похожей ситуации, я бы поступил так же. В Средние века короли водили своё войско в атаку лично. Но, позволь спросить у тебя, мой дорогой царственный собрат, чем закончилась битва, в которой ты внезапно и глупо погиб?

Фридрих залился краской.

Упрямо:

— Я сражался до последнего. И не бежал с поля боя. Вас просто было намного больше. И вы были лучше. Признаю.

— Да, Фриц. Нас было намного больше. И ты знал это. Ты знал, что мы лучше вооружены и мои войска лучше обучены. Партия, выражаясь шахматным языком, была безнадёжной. Цугцванг. Каждый следующий ход ухудшает положение. Почему ты не предложил мне мир? Неужели корона Пруссии так важна для тебя?

— А для тебя не важна?

— Не особо. У меня этих корон столько, что устанешь перечислять, стараясь ни одну не забыть. Не в них дело. Мне Бранденбург нужен как союзник. Но, извини, с тобой договариваться можно только через твоё поражение на поле боя. Ты же не желаешь никого слушать и полагаешься исключительно на свой гений.

Едко-иронично:

— И ты вернёшь мне Восточную Пруссию?

Спокойно:

— Нет. Нет, Фридрих, нет. Считай это платой за урок. Но, я постараюсь сделать так, чтобы ты по итогу сохранил свою власть и, возможно, свою корону. Или получил другую. Ты же за Германию сражаешься, а не за Пруссию, не так ли? И я помогу тебе в этом деле. Если мы договоримся, и я пойму, чего ты хочешь в итоге всего этого.

Фридрих Великий прикрыл глаза.

— Я хочу создать единую Великую Германию. Это цель всей моей жизни.

Король ничего не понял. Почти. Но мне и нужен именно такой Фридрих.

Он выдохнул.

— Чего, ты хочешь Петер?

— За мир со мной и мою помощь в будущем, ты уступишь Швеции Померанию западнее Кольберга, России — Восточную Пруссию, Гольштейн-Готторопам — Кольберг и Восточную Померанию, — обозначил я свои притязания, — курфюрсту Саксонскому надо будет захваченное вернуть и ещё что-то пообещать, если он согласится, то сразу, а нет — так позже.

Сникший на начале фразы Фриц, снова загорелся надеждой.

— А Франции с Австрией? — спросил он.

— Разбирайся с ними сам, — успокоил я его, — мир я тебе гарантирую, даже часть пленных верну.

Фридрих приободрился. Генералов у него толковых ещё полно. А вот умелые солдаты, те что «по шесть выстрелов в минуту», в большинстве полегли под Бреслау и Цорндорфом. Я могу вернуть Фридриху часть ветеранов, которые у меня скопились. Мне они ничего не решают. И я их могу вернуть. Если их штыки будут обращены не против меня, а против Австрии и Франции.

— Какие гарантии, Петер?

— Большую часть войска я отведу, — удовлетворяю я любопытство собеседника, — от тебя же приедут ко мне погостить наследник и регент.

— А я? — спрашивает вздохнув курфюрст Бранденбурга.

— Перед началом переговоров я обменю тебя на новых гостей на новой границе, — отвечаю ему спокойно, — как подпишешь мир с остальными участниками, гостящие у меня к тебе приедут.

— А не боишься, что я потом сразу нападу?

— Фридрих, ты уже сейчас не можешь свои земли освободить, — привожу последние аргументы, — а через год ты уже и лилипутов в армию выгребешь и всё одно против всех не удержишься.

Фридриху Прусскому не нравится сказанное. Правда всегда глаза колет. Но, Фриц велик именно потому, что может слушать правду и делать выводы из этого. Сейчас я дал ему шанс хотя бы корону курфюрста сохранить. Для Бранденбургского дома это — Чудо.

Фриц кивает.

Он явно надеется, что это чудо не последнее.

Посмотрим. Цена вопроса — 10 пфеннигов.

Глава 9

Дела семейные

ВОСТОЧНАЯ ПРУССИЯ. ЗАМОК НОЙХАУЗЕН. 15 (04) декабря 1758 года.

Как всегда, глухой стук копыт по уже схваченной морозом почве. Если кому-то кажется, что Император и Цесаревич только и то делают, что сидят в своём шатре, то спешу разочаровать — это не так. Полководец, который сидит всё время в своём шатре, просто самонадеянный дурак. Сама идея надеяться на доклады глупа по своей сути.

— Сын, ты уже думал о женитьбе?

Тот улыбается.

— Пап, мне двенадцать лет. Какая женитьба?

Киваю.

— Да. Я, между прочим, твою маму выбрал в тринадцать. И женился на ней по итогу лет. Хотя там баталия была пострашнее этой осады, хотя, конечно, что-то общее с осадой Елизаветы Петровны у меня было. Я выбрал себе будущую жену и шёл к этой цели год за годом.

— Ты маму любил?

Качаю головой.

— Нет, сын. Не слушай эти бредни. Любовь с первого взгляда — это просто опасный приступ лихорадочного безумия, всплеск горячечной страсти. Это приятно, забавно, но и очень опасно для стабильности брака. Любого. Даже если ты простой крестьянин или купчина. А ты — Цесаревич и будущий Император. Стабильность и удачность твоего будущего брака — это стабильность и удачливость державы твоей. Не полагайся на случай. Думай. Выбирай. Смотри по сторонам. Ты же знаешь принцип, по которому выбирала мне невесту Елизавета Петровна?

Кивок.

— Нужна была достаточно родовитая, но, не слишком влиятельного рода, немецкая принцесса.

— Да. Но, не обязательно немецкая. Были разные варианты. Французская, итальянская, датская… Брак Цесаревича — это всегда политика. Укрепление династических связей. Союзы. Прицел на будущее междержавных отношений. Но, Россия давно не нуждается в этом. Россия больше не нуждается в одобрении Европы. Мы — Империя. Мы — Третий Рим. Мы берем лучшее ото всех, но не заискиваем ни перед кем. Ты видишь, как идёт эта война.

— Да, пап. У нас победа за победой.

— Нет, сын, тут ты не прав. Это не вдруг и не само собой разумеющееся. Каждая наша победа — это тяжёлый труд. Плод интриг и державной политики. И во