Черные ножи 5 - Игорь Александрович Шенгальц
В коридоре, как назло, было уже пусто, разве что в дальнем его конце пара офицеров курили у приоткрытого окна. Я быстрым шагом прошел до широкой лестницы, ведущей на третий этаж. Тут под огромным куском ткани с изображением свастики, висевшим на стене, стояли караульные солдаты.
Я чуть сбавил скорость, чтобы не вызывать подозрений, и поднялся на верхний этаж, где находился большой зал для совещаний. Скорее всего, именно туда и направился министр со всеми остальными. Меня на совещание не позвали, но, собственно, кто я такой? Обычный адъютант, фигура невеликая.
Двери зала были закрыты, а у входа дежурили еще двое солдат с автоматами в руках.
Мне было до них шагов двадцать, когда я увидел мужскую фигуру, стремительно двигавшуюся в том же направлении, но со стороны второй лестницы.
Зиберт! Точнее, Николай Иванович Кузнецов, при рождении — Никанор. Это был он.
Рука его лежала на расстегнутой кобуре. Выхватить пистолет и начать стрелять — мгновение.
Но что он намерен делать после? Из пистолета не убьешь всех, кто находится в зале. Да, с охраной у дверей справиться можно, но потом?..
Разве только…
Карман его кителя сильно оттопыривался, хотя он и старался прикрыть его левой рукой, чтобы не привлекать внимания, но я уже увидел удлиненную рукоять противопехотной осколочной гранаты М24, в простонародье именуемой «колотушкой», с уже отвинченной нижней крышкой, из которой торчал шнур. Осталось только дернуть за него и бросить гранату. И тогда…
Погибнут все, кто окажется рядом. Взрывная сила даже ста шестидесяти-ста восьмидесяти граммов взрывчатки на основе аммиачной селитры сокрушительна в замкнутом помещении. А тех, кто выживет, легко можно добить парой автоматных очередей, прихваченных у мертвых караульных.
Отличный план! Простой и надежный, как швейцарские часы!
Только вот, наверняка, в зале для совещаний сейчас находился и граф Клаус фон Штауффенберг, а его смерть мне была совершенно не нужна.
— Пауль! Постойте! — закричал я и перешел на легкий бег.
Автоматчики у дверей чуть напряглись, но я их игнорировал.
Зиберт мельком глянул на меня, но продолжал идти вперед. Для него сейчас главное — нейтрализовать охрану, а потом, заодно, и меня пристрелит, это без сомнения. После войдет в зал, и там начнется ад.
— Да стойте же, черт вас подери! Это очень важно!
И все же я успел. Пробежав мимо автоматчиков, я широко распахнул руки, словно для дружеских объятий, и чуть сбавил шаг, чтобы Николай не расстрелял меня сходу.
Поневоле ему пришлось остановиться, но я всей кожей чувствовал, что еще мгновение, и он атакует. Его пальцы слегка подрагивали на кобуре.
— Лейтенант Фишер? Что случилось?
Нас разделяло шагов семь… пять… три…
Достаточно, он уже совсем на взводе, да и охрана не услышит мои слова — слишком далеко от них я отошел.
— Николай Иванович, — шепотом по-русски сказал я, — прошу вас отменить акцию! Вы все испортите! Поверьте мне!
В то же мгновение его глаза широко распахнулись от удивления, а кисть правой руки сомкнулась на рукояти пистолета.
Не поверил! Черт, не поверил! Сейчас откроет огонь на поражение.
Ну как же так… ведь еще столько надо сделать.
Я глубоко выдохнул и закрыл глаза.
Глава 13
Интерлюдия 2
Генрих фон Метерлинк прекрасно понимал, что его время на исходе. Нужность Генриха, как предсказателя и знатока будущего, с каждым днем стремилась к нулю. Слишком уж активно менялась реальность и не только благодаря ему, Генриху, а также из-за того русского танкиста, которого он так и не сумел прикончить, хотя возможность имелась. Что же, сам виноват, теперь приходится расхлебывать. С другой стороны, танкист тоже не сумел убить Генриха, хотя очень старался это сделать.
Два человека со знанием будущего практически в одной точке пространства-времени — это слишком. Их интересы непременно пересекутся, а цели разойдутся. И начнется неразбериха, в которой каждый сам за себя. И историческая линия при этом надламывается, корежится, хрустит и ломается.
Возможно, были и другие, такие же, как он и этот танкист, кто менял реальность. Если есть двое, почему бы не завестись третьему?.. Четвертому, пятому… и так до бесконечности. Генрих бы нисколько не удивился, опознав среди местных жителей еще пару соседей по будущему. Пусть даже каждый прибыл бы из собственного временного промежутка — неважно. Главное, они знали грядущее и могли на него влиять.
Генриху, по сути, было давно все равно, кто именно победит в этой старой войне: Германия или СССР. Все, чего он хотел, выжить и стать здесь, раз уж он тут оказался, преуспевающим человеком. Вот только сейчас он был обычным пленником, из которого доили информацию настолько, насколько он мог ее выдавать. И как только процесс иссякнет, лавры героя его явно не ждут. Пуля в затылок — вот все, к чему он мог прийти.
Поэтому с некоторого времени все мысли его занимало одно — нужно бежать! И как можно скорее. Вот только сделать это было совершенно нереально. Самый центр Москвы — центральней не бывает — одни из апартаментов Кремля, которые он теперь занимал. Спальня, рабочий кабинет, санузел. Еду приносили из кремлевской столовой — всегда вкусно, сытно, обильно. Круглосуточная охрана — два, а иногда и три неразговорчивых вооруженных плечистых человека за дверьми. Если приходилось куда-то выходить, то охрана непременно его сопровождала. И было непонятно, защищают ли они от потенциальной опасности, либо же попросту контролируют самого Генриха. Скорее, второе.
От него требовали больше и больше, но он и так уже рассказал все, что знал, и в последнее время придумывал, напрягал фантазию и воображал, что и как могло бы произойти в дальнейшем, исходя из имеющихся предпосылок.
И, судя по тому, что Берия перестал к нему захаживать, хотя прежде делал это регулярно, Генриху уже не верили. Но пока не обвиняли в фальсификации, и на том спасибо.
Возможности свободно перемещаться вне апартаментов у него не было, бежать он не мог. Оставалось ждать, пока кто-то там наверху окончательно не решит его участь, и надеяться, что этот день никогда не наступит.
Глаз давно уже перестал болеть, и черная повязка закрывала страшную рану, нанесенную русским танкистом. Прочие ранения тоже зажили, и чувствовал себя Генрих хорошо. Куда лучше, чем в Берлине будущего. Был он крепок телом, но вот дух его терзали смутные сомнения.
Что сделает с ним русский правитель? Оставит ли
