Воронцов. Перезагрузка. Книга 6 - Ник Тарасов

Я улыбнулся этому наблюдению и уже открыл рот, чтобы начать разговор, но тут в кабинете появился — словно из воздуха материализовался — долговязый мужик в тёмном сюртуке. Я сразу понял, что это тот самый наблюдатель, который следил за нами из окна в тот вечер, когда Иван Дмитриевич остановил меня посреди улицы и требовал немедленного ответа.
— Егор Андреевич, добрый вечер, — поздоровался незнакомец, но сам не представился.
Он протянул руку, я пожал её и спросил прямо:
— А вы?
Незнакомец слегка скривил лицо, как будто у него внезапно заболел зуб.
— Вы уж простите, но имя моё вам знать не нужно, — отрезал он, садясь в кресло у стола и жестом предлагая мне сделать то же самое.
Я сел напротив, чувствуя себя как на допросе. Свет от канделябра падал так, что лицо незнакомца оставалось в тени, лишь изредка, когда он наклонялся вперёд, я мог различить острые черты его лица и холодный блеск глаз.
— Иван Дмитриевич сказал, что вы готовы к сотрудничеству, — начал он без предисловий. — Что в вашей ответственности за знания не по эпохе вы несёте полное понимание. Скажите, пожалуйста, с учётом всего этого, какими вы можете с нами поделиться знаниями и технологиями?
Я слегка задумался, откинувшись на спинку кресла. Вопрос был прямым, но ответ требовал некоторой подготовки. Я решил зайти с другой стороны.
— Позвольте спросить, — начал я, наблюдая за реакцией собеседника, — сколько «попаданцев» сейчас находится в поле зрения вашей… структуры? И какую информацию они вам предоставили?
Долговязый застыл, словно кто-то нажал кнопку «пауза» в фильме. Даже дышать, кажется, перестал на мгновение. Затем медленно, очень медленно, он наклонился вперёд, и свет свечи выхватил из тени его лицо — худое, с запавшими щеками и глазами, которые, казалось, смотрели прямо в душу.
— Интересный ход, Егор Андреевич, — произнёс он с нотками уважения в голосе. — Вместо ответа — вопрос. Причём какой! Сразу видно человека с… особым мышлением.
Он какое-то время помолчал, но потом всё же продолжил:
— Порядка четырёх человек были в этом временном периоде, — произнёс он неожиданно мягким голосом, который совершенно не вязался с его обликом. — Под нашим наблюдением.
Он переглянулся с Иваном Дмитриевичем, и между ними словно пробежала невидимая нить понимания. Что-то они обсудили без слов, в этом молчаливом взгляде.
— Были, — акцентировал долговязый, делая ударение на этом слове. — Видите ли, один из них не способен к сотрудничеству.
Он встал из кресла и приблизился к столу. Его шаги были неслышными, будто он не касался пола.
— Я так понимаю, Иван Дмитриевич вам о нём рассказал, — продолжил он, бросив косой взгляд на своего коллегу. — Это тот самый эндокринолог, который следит за здоровьем императрицы.
На мгновение в комнате повисло тяжёлое молчание. Я слышал, как где-то за стеной проскрипели половицы, как тикали часы на полу, отсчитывая секунды этого странного разговора.
— Да, дело он делает большое, — долговязый опустился в кресло напротив меня, сложив руки домиком перед лицом, — но на диалог не идёт никак. А императрица его поддерживает и не даёт возможности что-то из него выспросить… другими методами.
В последних словах прозвучала неприкрытая угроза, и я невольно сглотнул. В памяти всплыли рассказы о застенках Тайной канцелярии, о допросах с пристрастием.
— Одного же пришлось устранить, — продолжил он так буднично, словно говорил о забое скота или вырубке леса. — Он был угрозой.
Я пристально смотрел на долговязого мужика, изучая его лицо, пытаясь уловить хоть тень сожаления или смущения. Но тот, как ни в чём не бывало, продолжил дальше, словно речь шла о самых обыденных вещах:
— Один сошёл с ума. Видать, не смог смириться с тем, что попал в прошлое.
Он взял со стола серебряную табакерку, открыл её и принюхался к содержимому, но лишь провёл пальцем по краю, будто проверяя, нет ли пыли.
— А последний слишком много затребовал. В итоге он сидит сейчас под стражей, изолированный от всех.
Табакерка с тихим щелчком закрылась и вернулась на стол. Долговязый снова сел в кресло, внимательно наблюдая за моей реакцией.
Я задумался, постукивая пальцами по подлокотнику кресла. В голове роились мысли, как пчёлы в потревоженном улье.
— Интересная картина получается, — наконец произнёс я, подбирая слова с осторожностью. — А откуда же у вас знания о других попаданцах? Что, они были?
— Так нашей организации не один десяток лет. — Долговязый усмехнулся, и эта усмешка преобразила его лицо, сделав его почти человечным. Он провёл рукой по волосам, зачёсывая их назад, и в этом жесте было что-то театральное.
— И отсюда вы знаете о хронологии правителей России? — продолжил я, не дожидаясь ответа на первый вопрос.
— Да, конечно, — он наклонился вперёд, и его голос стал тише, словно он делился тайной. — Были и сговорчивые, были те, кто делился технологиями. Разные были…
Он замолчал, и в этой паузе мне почудилось что-то недосказанное, какая-то тёмная история, которую он предпочёл оставить за кадром.
Я же стал размышлять вслух, намеренно делая это так, чтобы они приобщились к моим размышлениям:
— Вы же понимаете, что подобные случаи — я имею в виду попаданцев — проходят и в других странах.
Иван Дмитриевич, до этого молчавший, подался вперёд, его глаза внезапно загорелись интересом.
— Возьмите, допустим, ту же Великобританию, — продолжил я, наблюдая за реакцией обоих собеседников. — Там англосаксы колебаться не будут. В двадцать первом веке, возможно, стали бы, а вот в девятнадцатом точно нет. Не та психоматрица.
Долговязый при слове «психоматрица» слегка наклонил голову, как делают птицы, когда встречаются с чем-то необычным. Его тонкие пальцы снова начали выбивать ритм.
— А проверить это очень даже можно, — сказал я, чувствуя, как затягиваю их в свою логику. — Есть там попаданец, а возможно, и не один, или нету — это же очень просто.
Я встал и прошёлся по комнате, половицы тихонько поскрипывали под моими шагами.
— Нужно провести анализ всех реактивных взлётов в области машиностроения, точнее, станкостроения, химии, огнестрелов, — я загибал пальцы, перечисляя области. — Пусть ваши спецслужбы это проверят.
Долговязый следил за мной взглядом, не поворачивая головы, только глаза его двигались, как у хищника, который не упускает из виду потенциальную