Анти-Горбачев-6 - Сергей Тамбовский

— А как в черногорскую армию попали, если не секрет? — продолжил Гойко.

— Армия у нас югославская, — строго посмотрел тот на Гойко, — меня не спрашивали, где я служить хочу, просто послали в этот батальон и точка. А мы, кажется, дошли до места…

Из-за очередного поворота лесной дороги им открылась деревушка, состоящая из нескольких десятков домиков с одинаковыми черепичными крышами. Справа на лужайке мирно паслись несколько коров без малейшего признака пастуха.

— Нам надо в управу зайти, — сказал политрук, — поговорить о взаимодействии.

— Управа обычно в центре села находится, — ответил ему Мирослав, — и здание должно быть размерами побольше, чем остальные.

В деревне стояла между тем звенящая тишина, даже собаки не брехали, как обычно.

— Что-то не нравится мне, что тут так тихо, — сообщил политрук, — давайте огородами пройдем к этой управе… во избежание.

Они так и сделали, резко свернув с главной деревенской дороги направо. Здесь между плетнями соседних домов нашлась узенькая тропинка, так что даже и грядок с картошкой и луком не пришлось топтать. Через полкилометра примерно тропинка кончилась, уперевшись уже в капитальный забор из кирпича. За ним виднелся задний фасад управы с черным ходом…

— И ни одна печка не дымит, — добавил градуса в обсуждение Мирослав, — обычно же протапливают их с утра, чтоб еду к обеду приготовить.

— И мух слишком много, — продолжил тему Гойко, — откуда они взялись?

Почему тихо, отчего не топятся печки и откуда взялись мухи, наша троица узнала буквально через минуту. Обогнув капитальный кирпичный забор с левой стороны, они оказались на главной площади села и увидели с полсотни тел, валяющихся возле главного крыльца управы. Все они не подавали никаких признаков жизни…

— Пуци ми курац (пиз…ц на матерном сербском)! — вырвалось из политрука.

— Бре (бля, значит)! — добавил Гойко.

— Курвы (ну это и так понятно), — закончил обсуждение Мирослав, — надо проверить, может кто еще живой…

Глава 11

Тогда политрук приказал Гойко бежать в часть и уведомить командиров о случившемся, а сам вмесите с Мирославом начал искать живых в этой горе трупов… живых не нашлось ни одного, но когда они уже сидели на крыльце управы, все перепачканные в крови, и со стороны околицы показалась группа солдат из батальона, откуда-то из-за соседнего плетня вышла девочка лет десяти, вся зареванная и перепуганная.

— Ты местная? — тут же спросил у нее капитан.

Она согласно кивнула головой, вытирая остатки слез на лице.

— Пойдем-ка отсюда подальше, — взял ее за локоть политрук, — расскажешь, что тут случилось.

А Мирослав четко доложил командующему батальоном о всех последних событиях.

— Стало быть, это муслимы из Сребреницы сделали, — подумав, ответил командир, — больше некому…

Но тут вернулся после беседы с девочкой политрук.

— На рассвете подошла группа вооруженных лиц, половина в армейской форме, остальные некомбатанты, они и устроили тут резню, старшим у них был Орич какой-то… так Йованка говорит… надо бы устроить розыски этих гадов.

— Надо доложить в дивизию, — отрезал командир, — пусть они решают, что дальше делать… живых-то тут не осталось?

— Никак нет, командир, — четко доложил политрук, — все мертвые, кроме Йованки.

— Я слышал про одного Орича, — подал голос Гойко, — у Милошевича такой телохранитель был… сейчас, наверно, уже нет — но два года назад точно был, Насер Орич его звали. Мусульманин, это точно.

— Проверим, — меланхолично отвечал командир, — девчонку берегите, как зеницу ока, она у нас единственная свидетельница. До приезда комиссии из центра ничего здесь не трогать, только охранять место происшествия.

— А если они сутки ехать будут, тогда что?

— Значит, подождем сутки — с мертвыми уже ничего не случится, — а после этого командира прорвало, — смутные времена наступают, ой смутные…

— За что они их? — поинтересовался Мирослав у политрука, когда командир убыл, — не понимаю…

— Вторую мировую войну помнишь? Оттуда все идет, боец, — устало отвечал тот Мирославу. — Что такое сербосек, знаешь?

— Что-то слышал, но неточно — расскажите…

— Это такой нож специальной формы, рукоятка в виде перчатки, надевается на руку, из нее торчит клинок в 5–7 сантиметров длиной, так-то он предназначался для резки снопов на поле, но хорватские усташи перепрофилировали его для убийства заключенных в концлагере Ясиновац.

— Про Ясиновац нам в школе рассказывали, — вспомнил Мирослав.

— Так вот, про сербосек… надзиратели в лагере как-то устроили соревнование, кто зарежет этими ножами больше заключенных-сербов…

— И что дальше?

— Дальше победил какой-то Петар Брзица, на его счету 1300 зарезанных за одну ночь сербов.

— Жуть какая-то, — присел на завалинку Мирослав, — но тогда мы должны бы были мстить им, а не они нам.

— С нашей стороны тоже много чего бывало, — вздохнул политрук, — сербские четники не сильно толерантнее хорватских усташей были. Вот и прорвался этот нарыв через тридцать пять лет. А сейчас давай вставай в охранение — никого в это село не впускать и никого не выпускать.

И снова Москва, Колонный зал Дома Союзов

Государственный обвинитель, он же Генеральный Прокурор страны Рекунков перешел к опросу обвиняемых и начал с Кунаева.

— Динмухаммед Ахмедович, вы до 1988 года являлись Первым секретарем ЦК Компартии Кахахстана, так? А потом стали почетным пенсионером республиканского значения, верно?

Тот подтвердил все это, тогда прокурор продолжил.

— Расскажите каким образом и с какой целью вы организовали заговор против законной власти? Мы все вас внимательно слушаем.

Кунаев обвел мутным глазом набитый до предела зрительный зал и начал отвечать, на что попросили.

— Нынешний руководитель страны с самого