Русский диктат - Денис Старый
Поэтому, пусть это и было жестоко, сколь-нибудь покалеченных турецких воинов я приказывал добивать. Пленных и без того было огромное количество. Порядком пятнадцати тысяч турок и представителей тех народов, которые пошли вместе с ними на войну, сдались нам. Примерно две трети из них останутся жить. Кормить? Чтобы мои солдаты недоедали? А победители слабели от недостатков еды и других благ, которыми нужно делиться с побежденными?
Теперь остаётся только лишь решать, куда девать остальные более десяти тысяч пленных турок.
В этом мире пока что не особо в ходу какие-либо обмены пленными. Так что рассчитывать, что можно турок на кого-либо поменять из русских, не приходится. Да и я всей душой надеюсь на то, что такого количества пленных русских у турок за всю войну не появится.
А если и будут… Отобью, выкуплю, отомщу.
— Господа, есть ли у вас какие-нибудь предложения о том, куда нам девать такое количество пленных? — спросил я, начиная Военный Совет.
— Напрашивается только одно решение: пусть они примут участие в восстановлении Очакова, — поспешил высказаться комендант крепости Рудольф Бисмарк.
Конечно, ему будет крайне выгодно заиметь более десяти тысяч сильных рабов. Пусть мне и не нравятся подобные формулировки, но, как говорится, из песни слов не выбросишь, и, действительно, пленные турки могут быть никем иным, как рабами. Хотя, возможно, и временно.
— Для того, чтобы у вас работали больше десяти тысяч пленных, необходимо, чтобы охрана была в тысячи три солдат. А весь гарнизон крепости составляет менее трех тысяч. Предлагаю, господин генерал-майор, оставить в Очакове не более, чем полторы тысячи пленных. При этом вы можете отобрать самых сильных из них, — сказал я.
Сам же задумался. Ведь действительно сейчас рабочие руки нужны и в Крыму, и везде. Более того, как только случаются первые успехи русской армии в войне с турками, по договорённости с советом управления Торгово-Промышленной корпорации тут же начинается строительство Луганского металлургического завода.
Более того, я не вижу никаких препятствий и морально не терзаю себя тем, чтобы пленные с этой войны начали вспахивать целину на Диком Поле.
Не умеют? Научим! Не хотят? Заставим!
Они же сколько столетий заставляли русских православных людей работать на себя? Сколько раз подвергали русские земли нападению, сколько увели людей в рабство? Так что нет. Никаких моральных терзаний.
Правда, следует сделать всё, постараться, чтобы в русском высшем свете, который становится всё более благородным и плаксивым, не разразилась истерика, что мы, дескать, цивилизованные люди, европейцы, и занимаемся ничем иным, как рабовладением. Мол, христианская мораль говорит нам о всепрощении. Никто не вспомнит в это время о крепостничестве. Это же другое? Да?
А я, может быть, и прощу часть турок и татар. И за спалённую Москву, и за сотни тысяч русских людей, уведённых в рабство, и за сотни тысяч убитых. Прощу. Но не бывает прощения без искупления вины.
А что, если этих турок после двух-трёх лет работы на Диком Поле отправить в Америку? Уверен, что долгое пребывание в России в значительной степени повлияет на ум и характер пленных. Вся Россия огромная и, пройдя вдоль нее, турки до Америки доберутся уже не совсем турками, или ещё пока турками, но уже впитавшими в себя русскую культуру, традиции и характер.
— Жду доклад по трофеям, — сказал я.
Посмотрев по сторонам, определяя, не решился ли кто-то другой докладывать мне, со своего места встал Иван Тарасович Подобайлов.
— Господин генерал-лейтенант, если позволите, — я кивнул головой. — Не берусь судить за то, сколько нынче лошадей было взято. По самым скромным подсчётам предположительно не менее, чем тридцать тысяч лошадиных голов. Обозы у турок оказались скромнее…
Иван Тарасович ухмыльнулся. Я прямо почувствовал, что он сейчас хотел бы сказать: «А вот помнишь, Александр, какие обозы мы брали в Крыму! Вот то были обозы, не чета нынешним». Однако бригадир сдержался и не изменил свой тон, продолжил докладывать деловито и почти по существу:
— Шестьдесят единиц орудий было захвачено. В основном это французские полевые орудия, которые мы уже встречали в турецкой армии во время прошлогодней военной кампании. Съестных припасов немало, это если судить о том, чтобы прокормить наш корпус. Но мне определённо непонятно, на что рассчитывали турки, так как у них провианта и фуража вряд ли больше, чем на три недели.
— Потому я и считаю, что в Хаджибее сейчас много складов, забитых и провиантом, и фуражом, и оружием, и порохом. Именно эта крепость наиболее подходит, чтобы снабжать и Первую турецкую армию, и… — я усмехнулся, — О том, господа, чтобы у турок оставалась всего лишь одна армия, мы с вами позаботились, с чем я вас и поздравляю.
Я понимал причину такого служебного рвения Ивана Тарасовича Подобайлова, потому не стал его одёргивать и говорить о том, что пока ещё рано судить о трофеях.
В докладах я предпочитал цифры. Ведь это колоссальная разница, сколько взято коней: тридцать тысяч триста лошадей или только тридцать тысяч. Триста добрых лошадей — это почти половина всех коней для уланского полка, или это такие деньги, которые смогут прокормить уланский полк в течение полугода.
Так что нужно немного обождать. День, не больше. А то иные мои задумки могут не осуществиться. Идей, как дальше действовать хватает. Как там у Миниха? Еще через неделю выступает? А я уже действую. Чтобы только Христофор Антонович еще успел к войне. Смеюсь. Этой войны хватит на всех.
Глава 7
Наступает время, когда молчание — предательство.
Мартин Лютер Кинг
Петербург.
30 марта 1736 года
Великий пост только-только начался, а Елизавета Петровна уже стосковалось по мясу. Это же как? Только случится на что-то запрет, как этого тут же хочется.
Так что утром настроение у престолоблюстительницы было прескверным, когда пришлось столоваться кашей да капусткой. Благо сейчас наконец пришло насыщение и проблема несколько отошла на второй план.
Но тут же обострились иные боли и тревоги Елизаветы Петровны. Подходит время, когда родит Анна Леопольдовна и все взоры, которые недавно были устремлены на Елизавету, обратятся в сторону
