Курс на СССР: Переписать жизнь заново! - Тим Волков

Он подмигнул мне.

— А главный кто у вас? Редактор? — осторожно спросил я.

— А, — оживился Федя. — Николай Семенович! Ну, это личность! Старичок, но ещё огонь. В войну фронтовым корреспондентом был, потом всю жизнь в газете. Орел! Живая легенда. Все его уважают, но боятся.Хороший мужик. Если бы не он Петровича давно бы уже погнали.

— А где сидит этот Николай Семенович?

— В своём кабинете, на втором этаже. А тебе зачем?

— Да так, просто, на всякий случай, чтобы ненароком не войти к нему!

— Это верно, — кивнул Федя. — Николай Семенович очень занятой человек, ему лучше не мешать.

Я вдохнул поглубже, выпрямил спину и схватил очередную пачку газет. Руки уже ныли от напряжения, а под ногти набилась черная типографская краска. Но останавливаться было нельзя, Людмила Ивановна зорко следила за каждым моим движением, поглядывая из окна.

— Эй, Сашок! — крикнул Федя, поправляя кепку. — Ты эти последние кипы аккуратнее клади, а то помнешь. Николай Семенович терпеть не может, когда газеты мнутся.

— Да уж, — проворчал я, с трудом переставляя ноги. — Как будто от этого «Слава труду!» на первой полосе станет менее величественным.

Федя фыркнул, но тут же осекся, бросив взгляд на здание:

— Ты это… потише. Мало ли кто услышит.

Я только собрался ответить, как из дверей вышла сама Людмила Ивановна.

— Ну что, герой, погрузил? — спросила она, скрестив руки на груди.

— Почти, — выдохнул я, потирая поясницу.

— «Почти», это не ответ! — рявкнула она. — Федя уже опаздывает с развозом! Давай быстрее, а потом беги в подвал. Там батареи нужно перетаскать. Говорила же, что слабенький, не справишься.

Я почувствовал, что моё положение пошатнулось. Если не смогу выполнить все задания Людмилы Ивановны, я вылечу с треском, так и не успев официально оформиться. А сил уже практически не осталось. Мое лицо, наверное, выразило весь ужас ситуации, потому что Федя сжалился и заступился за меня:

— Да ладно тебе, Людмила, парень хорошо справляется. Вон как быстро машину загрузил. А Петрович бы до вечера возился бы.

— Ишь, защитник, — фыркнула та, но успокоилась, повернулась в мою сторону. — Раз взялся, делай до конца. А то думаешь, тут все халявщики по газетам штаны просиживают?

Я стиснул зубы и кивнул.

Когда Федя уехал, я остался один во дворе редакции. Солнце пекло нещадно, а впереди меня ждал подвал с этими чертовыми батареями.

«Ну и день…» — подумал я, слизывая с губ и сплевывая налипшую пыль.

Впрочем, в этом было и какое-то приятное чувство усталости. Так молодое сильное тело реагирует на нагрузку, тянет разогретые мышцы, они наливаются мощью, требуют еще.

Я пошел в здание искать Людмилу Ивановну. В дверях столкнулся с каким-то мужчиной, и с первого взгляда понял, что это и есть Николай Семенович, главный редактор. Он бросил на меня мимолётный взгляд из-под густых бровей и стремительно двинулся по двору. Высокий, сухощавый, с седой бородкой, в потертом, но аккуратном пиджаке и потухшей трубкой в зубах он выглядел величественно. За ним, с каким-то лакейским подобострастием семенил молодой парень с растрепанными волосами.

— Николай Семенович, ну дайте еще день, — умоляюще скулил тот. — Я же материал по хлопкозаводу еще не закончил…

Редактор резко остановился и обернулся. Его густой бархатистый бас пророкотал на всю округу:

— Сергей, ты что, думаешь, освобождение Зареченска — это просто дата в календаре? Это святое! Тем более, дата юбилейная. Завтра к обеду статья должна быть у меня на столе! Понял? И без всяких отговорок. Ее ведь еще и согласовать нужно наверху, а это знаешь сколько времени? Не успеем!

Журналист побледнел и обреченно кивнул.

— Николай Семенович, — едва не плача промямлил он. — Я постараюсь.

— И чтобы не как в прошлый раз, когда я все переписывал за тобой! Ты — журналист, твое оружие — слово! А ты что? Перепутал страны, поменял их местами, в деепричастных оборотах запутался. И что написал, помнишь?

Журналист густо покраснел, опустив голову, но редактор продолжал нещадно его отчитывать.

— «Руководство страны ведёт народ к бедности». Это ты про них писал, — он кивнул куда-то в сторону. — А из-за твоей ошибки получилось, что про нас! Это знаешь, что такое? Это статья 70 Уголовного кодекса, «Антисоветская агитация и пропаганда». Если бы вышла статья… и тебя бы, и меня бы…

Он не договорил, но всё было понятно и без слов.

— Николай Семенович… так вышло… прошу прощения…

— Сережа, давай внимательней в этот раз. Иди, пиши. Сроки остаются прежними. Завтра к обеду чтобы статья была у меня. Все.

С этими словами редактор резко развернулся и направился обратно в здание.

В голове возникла мысль: «Это мой шанс».

Памятная дата. Освобождение Зареченска от немецко-фашистских захватчиков. 40 лет. Юбилей. Город будет праздновать. И, естественно, «Заря» готовит статью к этому событию.

Я уверен, что напишу быстрее и лучше, чем этот растяпа Сергей… Сделаю статью живой, а не казенной… Ведь можно же включить туда рассказы ветеранов, которые еще живы, добавить чуть больше эмоций, не уподобляясь сухому языку местной прессы, добавить интересных фактов…

Весь вопрос в том, как эту статью подсунуть Николаю Семеновичу. Если повезет, если все будет как надо, то есть большой шанс добиться успеха…

Но сначала — чертовы батареи.

Я горестно вздохнул и поплелся в подвал.

Таскать батареи та еще задача. Особенно с непривычки. Тяжелой атлетикой я никогда в жизни не занимался и, честно говоря, при виде чугунного штабеля почувствовал себя не уверенно. И как я буду их таскать? На собственном горбу? Хоть бы какого напарника, хотя бы этого их пьяницу, как там его… Петровича, кажется? Так тот в запое вроде бы как…

Однако, взялся за гуж…

Вздохнув, я ухватился за край батареи… потянул… Железяка поддалась неожиданно легко. Да потому что не сплошняком батареи-то были, а секциями! Все равно, конечно, тяжеловато, но — таскать можно и одному. Только приноровиться, и желательно не уронить на ногу, как в кинокомедии «Джентльмены удачи»!

Ну, что, Александр Матвеевич? Взяли! Понесли. Так, так — осторожней! А то и впрямь, будет, как в кино — «Этот Василий Алибабаевич, этот нехороший человек…»

Вспомнив фильм, я невольно засмеялся, и даже как-то незаметно начал насвистывать прилипчивый популярный мотив:

— Один московский кент… по