Патриот. Смута. Том 4 - Евгений Колдаев

Патриот. Смута. Том 4

Глава 1

Над холмом раскатилось:

— Татары! Татары утекли! Измена!

Минуту назад, несмотря на чувство нависшей опасности я думал, что будет дальше, как все сложилось и куда и как мне двигаться. Как использовать то, что у меня уже есть для достижения великой цели.

Пресечь Смуту на два года раньше, чем это было в истории.

Солнце припекало. Утро, уже достаточно позднее было теплым, и день, что следовал за ним, обещал стать жарким. Пологий холм с острогом на своей вершине, как уставший страж, расположился на границе Поля в месте, где Воронеж впадает в Дон, несущий свои воды на юг к морю через бескрайнюю зеленую степь.

Именно здесь стояло поместье атамана Жука, его крепостца, острог.

Я захватил это место и использовал как военную базу для отпора татарам. Разбил их передовые части и, вроде бы, убедил сына хана с основным войском возвращаться к себе в Крым. В Бахчисарае бороться за власть, а не искать здесь на севере славы и легких побед.

Теперь дорогая моя лежала на север через Елец к Серпухову и Москве.

Время Смутное, года десятый. Впереди, если верить истории, еще два тяжелых для России года. Резня, кровопролитие, грабеж, пожары, убийства. Настоящие ужасы братоубийственной гражданской войны. А потом, вроде бы после завершения Смуты — еще несколько лет сложной войны против шведов и Речи Посполитой. Тяжелый мир и десятилетия восстановления хозяйства.

И на моих плечах, и в моих мыслях то, как это время сократить. Уменьшить потери, решить проблемы быстрее, лучше, надежнее. Пустить страну по руслу более быстрого развития.

Но, еще не мертвы Василий и Дмитрий.

Впереди битва при Клушино — разгром армии Шуйского и его принудительный постриг в монахи. Можно ли обойтись без этой катастрофы, полной смертей? Как сковырнуть засевшего на троне интригана и махинатора? А до этого еще и усмирить Лжедмитрия и всех тех, кто вращается вокруг него, словно…

Вопросы, на который мне нужно найти ответ. И на это у меня чуть больше месяца.

Но, если так задуматься за последние дни я сделал невероятно много! Но, сколько ни делай, работы еще непочатый край.

С такими мыслями я в сопровождении Григория Неуступыча Трарыкова, подьячего Поместного приказа земли воронежской, ставшего мне добрым товарищем и собратом по оружию, поднимался к поместью. Шли быстро, торопились. Время тратить на пустое нельзя, оно очень дорого.

Все утро меня не покидало чувство нависающей опасности. Да, мы одолели врага, но внутри создающейся почти с нуля армии для движения на север ощущалось приличное количество противоречий. Дворяне и казаки. Извечный камень преткновения между этими сословиями. И те и другие — люди военные. Но одни служилые, на землю посаженные, а вторые вольные.

Подход к жизни и запрос на изменения устоев у них совершенно разный. Именно эти разногласия привели к провалу первого ополчения. Но, до этого еще год. Мне нужно сгладить все это. Дать людям единую систему, единые цели, единую идею и веру в светлое будущее. Общее для всех людей русской культуры.

Минуту назад, если не меньше, я распрощался с двумя людьми, которым мог доверять. Яков Семенович Ключев — подьячий Разрядного приказа. Человек, который привел на битву с татарами сотню воронежского дворянского ополчения. Тренко Чернов — сотник, за которым шли местные дети боярские. Достойные люди и славные воины бок о бок с которыми мы сражались вчера вечером, повергая мурзу Кан-Темира и его воинство.

Там внизу, откуда я двигался, пять сотен казаков присягнули мне в верности. Там я бился перед ними с каким-то мальчишкой, осмелившимся в наглости своей, бросить мне вызов. Он проиграл и теперь будет моим «псом». Как он это сам сказал.

Сегодня нужно сделать очень и очень многое. Татарские пленные, вывоз пушек в Воронеж, организация питания огромного табуна лошадей. Это вам не моторизованные части — есть бензин, воюем, нет — извини брат, не воем. Здесь все иначе. Хочешь победы — держи конницу сытой и чистой, а то подведет.

Вздохнул, вспомнил, как отец учил меня обращению с этими благородными животными. Сам он служил у Доватора, и детство мое прошло в колхозе под Воронежем на конюшнях. А потом… А что потом — служба отечеству, которое поначалу было великим, стремилось построить лучшее будущее для всех людей на земле, а потом… Потом начало умирать. Я видел, как от Союза осталось так мало, что казалось, никогда не вернется уже ничего.

Но нет, из пепла начало восставать…

Из раздумий меня вывел севший на сук вблизи огромный черный ворон.

— Кар! — Мудрая птица смотрела на меня пристально. — Кар!

Я хмыкнул, остановился. Хугин это или Мунин? Слишком уж он был массивен, как мне казалось, для простой вороны. Взирал свысока, мудро, чуть наклонил голову.

Толкнулся, расправил крылья, взлетел. Унесся куда-то вдаль.

Григорий задал вопрос о том, кто же я такой. Улыбнулся, ответил ему заученной фразой:

— Я Игорь Васильевич Данилов, боярин из московских. — Хотя на самом деле я был не только им. Внешне, да. Но внутри… Иной человек из двадцать первого века, видавший виды ветеран, опытный боец и патриот.

И здесь над холмом как раз и раскатилось:

— Татары! Татары утекли! Измена!

Встряхнулся. Отбросил вялотекущие мысли о прошлом.

Опасения были не пустым звукам. Чувствовал я, что вот сейчас что-то да произойдет. Ждал подвоха от донских казаков. Но там все легко пошло. Тогда. Кто-то из сотников и атаманов — моих офицеров. Да, до этого слова еще далеко, сам себе их так обозначил.

— Яков! Тренко! — Заорал так, что казалось стоящие вокруг сосны качнулись.

Хорошо бы собратья не ушли далеко.

Позиция инженера Филки тоже рядом, только он, черт возьми, невоенный человек. Нападут на него не отобьется. А он мне ох как потребен.

— Григорий, за мной, к лазарету!

Подьячий навострился, уже был готов бежать к пленным татарам.

— Нет, ловушка это. Нижегородца убивать идут, нас отвлекают. — Осмотрелся, добавил, быстро оценив ситуацию. — Мое слово. Чую.

Лицо подьячего изменилось на удивленное. Но он знал мои причуды и не раз видел, что-то что делаю приносит успех и победу.

Снизу раздались крики я увидел застывших у подъёма и смотрящих на меня братьев Чершеньских. Далеко, метров сто, но, может, услышат. Должны.

— К реке! Никого на