Красные гиганты. История советского баскетбола - Марк Брет Кано
На самом деле юный Белов был близок к тому, чтобы заняться легкой атлетикой. «В 16 лет я стоял перед серьезной дилеммой – какой вид спорта выбрать для по-настоящему серьезных занятий. Передо мной были три дороги. Во-первых, меня приглашали в местную футбольную команду класса «Б», но меня не устраивало место в воротах, мне больше нравилось забивать. К тому же меня не сумели обеспечить бутсами 45-го размера. Во-вторых, у меня были неплохие результаты и отличные перспективы в легкой атлетике. Я выступал за сборную области и, кажется, даже установил областной рекорд в прыжках в высоту. Предстояли отборочные зональные соревнования. Накануне моего основного вида – высоты – тренеры попросили меня выступить в не слишком освоенном мной барьерном беге. Опрометчиво согласившись, во время забега я сильно травмировал пятку и на следующий день выступал в прыжках слабее, чем мог. В итоге проиграл соревнования по попыткам и не прошел отбор. Юношеский максимализм и разочарование сделали свое дело – легкая атлетика последовала за футболом, хотя за сборную школы в легкоатлетических соревнованиях я выступал, уже не тренируясь регулярно в прыжковом секторе» [98, с. 52].
Успех не заставил себя ждать, принеся несколько побед на региональных турнирах. После окончания школы Белов переехал в Москву, чтобы учиться в Лесотехническом институте. «С 15 лет я знал, что единственная команда, в которой я хочу и буду играть, – это ЦСКА. Причем значение для меня имели не материальные условия (о том, что в ЦСКА они лучше, чем в других командах, я только догадывался), а сила и авторитет этого суперклуба. Однако путь туда оказался долгим и непростым. Вуз, в который мне предложили поступить после окончания школы, несмотря на название – Московский лесотехнический институт, – базировался в Московской области (платформа ”Строитель“) и имел неплохую баскетбольную команду, игроки которой входили в состав молодежной сборной РСФСР (напомню, что Москва и Ленинград выступали тогда по традиции самостоятельными сборными). Я рассчитывал, что, оказавшись в орбите московского баскетбола, быстро сумею обратить на себя внимание тренеров ведущих команд. Так осенью 1962-го я оказался в столице» [98, с. 62].
Несмотря на сложный старт, когда шанс попасть в элиту, казалось, ускользает от него, в 1964 году Белову удалось привлечь внимание свердловского «Уралмаша», выступавшего во Втором дивизионе. Под руководством вышеупомянутого Александра Канделя он провел там три сезона, в течение которых команда была переведена в Высший дивизион, а Сергей совершил последний шаг к славе, получив в 1966 году приглашение в старшую сборную. Несмотря на интерес к нему со стороны киевского «Строителя», в 1968 году Белов перешел в московский ЦСКА.
Непростые отношения с Александром Гомельским, как в сборной, так и в клубе ЦСКА, проходили красной нитью в течение всей его спортивной карьеры.
Белов: «Сразу же я хотел бы расставить точки над i по поводу моей ”черной неблагодарности“ по отношению к Гомельскому. Я знаю, что многим обязан своему многолетнему наставнику и, безусловно, благодарен ему за это, однако его роль в моем успехе я не стал бы возводить в Абсолют <…> он ”авансом“ взял меня в двенадцать на чемпионат мира в Уругвай, создавал для меня впоследствии материально комфортные условия в клубе и сборной. Но всего этого не было бы, если бы я упорнейшим трудом не взращивал свое мастерство, не старался использовать все предоставляемые мне судьбой шансы, не становился постепенно лидером команды. Кто-кто, а Александр Яковлевич не был альтруистом, его роль в моей спортивной судьбе я высоко ценю и не преуменьшаю. Но и переоценивать их не надо. Конструктивное, профессиональное и обоюдовыгодное сотрудничество – вот как правильно все это называть» [98, с. 177–178].
Саша Гомельский: «Белов был очень сложным человеком. Несмотря на то, что он был фантастическим игроком, скажем так, он уважал себя несколько больше, чем следовало. Да, он был номером один, без сомнения, лучшим в любительском спорте, но он переоценивал степень уважения, которое все должны были к нему испытывать. Это не составляло труда только для моего отца. Вы знаете игрока по фамилии Милосердов? Он тоже был очень талантливым, как Паулаускас или Александр Белов, к тому же в то время был очень перспективным юниором. Хотя Милосердов много лет играл и в ЦСКА, и в сборной, Белова он просто терпеть не мог. Они даже конфликтовали. С Беловым многим было трудно, только такие люди, как Паулаускас, могли с ним ужиться» [34].
При чтении мнений обеих сторон складывается ощущение, что причины этого конфликта носили в основном структурный характер: классическое столкновение двух сильных личностей с огромными эго. Гомельский был авторитарным тренером, особенно в период взлета карьеры Белова, а тот – звездой, которая хочет выйти из тени тренера и принимать собственные решения. Правда, помимо разногласий с легендарным тренером, у Белова были проблемы и с некоторыми товарищами по команде, что, впрочем, можно сказать и про Гомельского. Игрок вызывал почти всеобщее восхищение своим выходом на поле, но его характер, который многие считали хладнокровным, отстраненным и даже высокомерным, вызывал неприязнь и у тех, кто находился с ним в одной раздевалке.
Хосе Бирюков: «Я с ним познакомился, и он оказался не совсем приятным человеком. У него было огромное самолюбие, тщеславие… Нельзя говорить плохо о покойных, но с ним было действительно нелегко общаться. Мне кажется, у него не было много друзей. Все уважали его как баскетболиста, он был гениальным игроком, но у него был очень тяжелый характер» [99].
Мышкин: «После ухода из сборной Паулаускаса я делил с Серегой один номер, мы общались с утра до вечера. Пока в какой-то момент он не сказал: ”Пошел ты на… Ни за что. Это – Белов“» [100].
Михаил Григорьев: «Сергей Белов еще с детства не
