Овечки в тепле - Анке Штеллинг
Здесь великолепно. Пёстрая, оживлённая толпа, дети в возрасте от нуля до двенадцати лет, все непрерывно фотографируют.
– Все вместе на склон! И чи-и-из!
Предвкушение жизни, которая начнётся, когда К-23 будет готов; тогда не только в отпуске, но и в будни будет эта свобода, эта сплочённость, этот авантюризм, полнота чувств и единение.
Эллен организовала дежурство по готовке и мытью посуды, и всё было превосходно налажено, никто никому не мешал.
Вера и Франк спали в своём микроавтобусе «Фольксваген». Они его купили только перед отпуском, а хотели уже давно. С ним они ни от кого не зависели, уезжали с Вилли и Леоном в Лозанну, если дождь лил два дня: внизу погода была лучше, и дети могли немного зарядиться солнцем.
Свен и я позаимствовали у знакомых по детскому саду две палатки-иглу, и нам было разрешено погрузить их в микроавтобус вместе с туристическими ковриками и спальными мешками; в ночном поезде всегда так мало места для багажа. Но что-то тогда пошло не так, нам следовало бы знать, что Вера и Франк ещё сделают остановку в Штутгарте, чтобы навестить дедушку и бабушку, раз уж это оказалось им по пути. И первую ночь нам пришлось спать в отеле в Адельбодене; немножко глупо, да, но Свену так было лучше, чем снова слышать слово «переполненность». Когда и без того было достаточно щедро то, что все могли приехать, да и вовсе не Кристиан был мелочным, а его брат.
Ульф и Каролина могли спать в доме, в комнате с античными кроватями.
– Слишком мягко, – жаловался Ульф и по утрам держался за поясницу.
– Хочешь поменяться? – спросил Свен.
Ульф отмахнулся.
Свен пилил дрова и скашивал газон.
Я увозила Кирана в прогулочной коляске по насыпной дорожке в гору, чтобы он заснул днём; колёса были слишком маленькие и увязали, я завидовала Вере, у которой для Леона была коляска «Джоггер», но сам Леон не любил, чтобы в его коляску сажали других детей.
– Он прямо как его отец со своим автомобилем: святая железяка! – шутила Вера, и действительно Франк никому не давал свой микроавтобус.
Но Свен и сам предпочитал ездить за покупками на маршрутке – ну, съездишь лишний раз, зато тебя уже не так пугает сумма чека в супермаркете.
Она же разделяется, дробится.
И мы разделяемся.
Каждый по очереди.
Каждый действует по совести и честно; и если кому-то что-то мешает, он должен об этом сказать, иначе другие не знают, что не по нему.
* * *
Это был очень хороший отпуск.
Я никому не хочу портить воспоминания ни с того ни с сего, я сама очень люблю ездить в горы.
Я люблю этот аромат освещённых солнцем хвойных деревьев, невероятное многообразие цветов, живой перезвон колокольчиков на шеях у коров и коз. Пунктуальность швейцарских железных дорог и маршрутных автобусов, ухоженные общественные туалеты – бесплатные, а эти вкусные круассаны-«гипфели», каждый стоит как целая буханка хлеба. Если принести от пекаря только по одной на каждого, уже будет пятнадцать? Или купить одну и слопать тайком по дороге. Или придумать себе отговорку: «В некоторых вещах моя родовая семья мне ближе, чем родственники по выбору», «пусть и мои дети распробуют раз в жизни вкус этих круассанов, но это не обязательно должно быть образовательной целью и для других родителей», «дети Кристиана и без того уже отдали им должное, и почему бы мне тоже не оценить их по достоинству»? Это недостойно, об этом я даже думать не хочу, не говоря уже о том, чтобы ради этого обособляться из нашего общего вечернего сбора.
И без того вечера коротки, когда целый день так много двигаешься.
Если мы и говорим, то о пустяках; Вера всегда отсутствует, потому что ей приходится провожать к микроавтобусу на ночлег своих мальчиков, а пока их укладывает, она и сама засыпает. Кристиан пытается нагуглить в айфоне, как называется то высокогорное альпийское пастбище, куда он поднимался в детстве, потом пытается дозвониться до своего брата, но как только связь устанавливается, ему приходится выйти из комнаты, чтобы брат не услышал, как в его гостиной, рассчитанной на четверых, сидят семеро взрослых.
Свен стоит во дворе, озирает штабель свежераспиленных и расколотых дров и курит. Я подхожу к нему:
– Тебе не кажется, что этого уже достаточно для вклада в общее дело?
– Поленница развалится, – говорит Свен, – если её не завершить.
– Этого не может быть, – не верю я. – Тогда с неё нельзя было бы взять ни одного чурбака, лишив её завершённости.
Свен недовольно кривится. Ему нравится пилить, колоть и складывать дрова стенкой; он хочет чего-то такого, что принадлежит лишь ему одному, даже если это просто работа. Я возвращаюсь к другим. Я наслаждаюсь обществом!
На девятый день выстрелило.
Веры и Франка не было, они уехали на своём автобусе с Леоном и Вилли в сторону юга. А мы, остальные, три дня сидели в доме, это был настоящий случай переполненности, потому что непрерывно шёл дождь, весь Лауэли затянуло тучами, стоял туман и холод.
В полдень я засовываю Кирана в непромокаемые штаны, в коляску и выхожу наружу, на гравийную дорожку. Прихватываю зонтик из хозяйского имущества, но уже через несколько метров закрываю его: мне нужны обе руки, чтобы толкать коляску в гору. Чувствую плечами, как быстро промокает одежда. Не так уж и страшно, зато в лесу чудесно пахнет. Если притерпеться к этой противной мокроте, будешь вознаграждён кое-чем неожиданным! Киран засыпает, я возвращаюсь, ставлю коляску под навес, накрываю ему ноги своей мокрой курткой. У меня есть час передышки. Может быть. Если повезёт.
В гостиной странная тишина. Там только Свен и Джек, которые сидят друг против друга за игрой «Малефисента».
– А где остальные?
Свен говорит:
– Поругались.
Джек говорит:
– Мы играем так, что
