Особый отдел империи. История Заграничной агентуры российских спецслужб - Борисов Александр Николаевич
В самой Польше III Отделение в первые годы своего существования не имело силы. Там действовала, хотя в значительной степени лишь на бумаге, конституция, данная Польше Александром I. Наместник Польский, великий князь Константин Павлович, относился к жандармам довольно скептически, в польские губернии их не допускал, управлял по собственному разумению и создал с помощью Меттерниха собственную агентурную сеть.
Варшавские волнения 1830–1831 годов мгновенно Изменили ситуацию. Уже в самом начале восстания шеф III Отделения граф Бенкендорф почуял, какую получает обильную пищу для питания своего учреждения: «У нас дтавойна будет войной национальной, — писал он Константину 29 декабря 1830 года, — тем не менее она большое для нас несчастие. Она послужит поощрением для негодяев всяких национальностей и бросит на весы, и без того уже наклоняющиеся в другую сторону, большую тяжесть в пользу мятежа против законной власти». После подавления восстания польская конституция была уничтожена. Жандармские «узы» III Отделения охватили и Польшу. Именно здесь бурно развилась деятельность охранки, уже перекатившаяся через границу и приведшая к созданию Заграничной агентуры. Ее сотрудниками стали вскоре и некоторые польские агенты князя Константина, например Сагтынский, Швейцер, Декен, Мейер, Миллер.
Когда доносчик и провокатор Шервуд-Верный, выдававший декабристов, обратился в III Отделение с очередным доносом — теперь уже на участников польского освободительного движения, — жандармская контора констатировала, что «к несчастью, происки и злоумышления польских выходцев, находящихся за границею, справедливы, но III Отделение собственной Его Величества канцелярии, через своих агентов и через переписку с посольствами, неусыпно следит за всеми действиями злоумышленников, доселе предупреждало даже их намерения и поставляло преграды им при самом начале их действий, так что эмиссары польской пропаганды не могли ни единожды нарушить спокойствия в России».
Списки III Отделения заполнялись именами поляков, отправленных на каторгу, в ссылку, бежавших оттуда и вновь попавшихся в лапы жандармов. Показательно свидетельство жандарма Ломачевского, характеризующее отношение III Отделения к польским событиям. Председатель виленской следственной комиссии 1841 года по делу участников польского восстания спросил одного из ее членов, полковника Н., поразившись его рвению:
— Скажите, полковник, что, по вашему мнению, лучше для государя: не раскрыть вполне преступления или, напутав небылиц, обвинить невинного?
Полковник ответил не раздумывая:
— Лучше обвинить невинного, потому что они здесь все виноваты, ракальи!..
Уже с 1832 года начинаются систематические командировки чиновников III Отделения за границу «как для изучения на месте положения дел, так и для приискания надежных агентов и организации правильного наблюдения в важнейших пунктах». Еще более усиливается наблюдение за всеми приезжающими в Россию иностранцами. Не только жизнь польской эмиграции, но и деятельность самых разных политических кругов и партий, внутренние ситуации в европейских государствах и их отношение к России становятся известны правительству Николая I благодаря регулярной энергичной деятельности русской тайной полиции. Ее действия в Европе обеспечивались санкциями Священного союза и дополнительными соглашениями по взаимному сотрудничеству в сборе сведений о политических эмигрантах, заключенными в 1834 году между Россией, Пруссией и Австрией. Это давало основания рассчитывать на помощь со стороны органов политического сыска союзных государств.
Делая первые шаги в создании Заграничной агентурной сети, III Отделение пыталось использовать опыт секретных полиций других стран, и в частности Австрии. Особенно благожелательно воспринимал эти попытки руководитель австрийской политики князь К. Меттерних, связанный с главным российским жандармом графом А. X. Бенкендорфом многолетней дружбой. В их переписке постоянно затрагивались вопросы политического сыска. Во время одной из встреч Бенкендорфа и Метгерниха в Теплице шеф жандармов сообщил, что III Отделение, в «противодействие революционному духу, овладевшему журналистикой», отрядило в Германию одного из своих чинов, жандармского подполковника Н. Н. Озерецковского. Заинтересованный Метгерних попросил прислать этого чиновника в Вену, чтобы работать «соединенными силами на пользу России и Австрии и на распространение добрых монархических начал», а также «согласовать наши обоюдные меры против поляков». Бенкендорф писал по этому поводу: «…князь Метгерних, постоянно обращавший особенное внимание на дела высшей и тайной полиции, предложил мне прислать в Вену одного из наших жандармских офицеров, чтобы Ознакомить его со всем движением этой части в Австрии, Вводя его во все подробности ее механизма». Вскоре Озерецковский оказался в Вене, где был очень хорошо принят. От него сразу же стали поступать регулярные донесения в Петербург, высоко оценивавшиеся III Отделением.
В Вене же «на пользу двух монархических начал» действовал и бывший агент великого князя Константина барон К. Ф. Швейцер. Почти одновременно, в феврале 1835 года, от Министерства иностранных дел в Вену был также послан некто Г. Струве с особо секретным поручением: изучить организацию и работу секретной канцелярии и шифровального отдела австрийского Министерства иностранных дел.
Русская Заграничная агентура и позже пользовалась доброжелательной помощью или «молчаливым невос-препятствованием своей деятельности» в европейских государствах. Так, например, Бисмарк отдал распоряжение руководителю прусской тайной полиции Штиберту помогать агентам III Отделения, действовавшим в Пруссии. При этом Штиберт имел свои виды на немецко-русское сотрудничество в политическом сыске, так как получал возможность знать всех русских агентов, контролировать, а при необходимости направлять их действия на борьбу с собственными революционерами.
Безусловно, эти первые робкие попытки ознакомиться с устройством политической полиции других стран способствовали формированию системы политического сыска в России. Однако они не привели к сколько-нибудь существенным изменениям в организации тайной агентуры внутри страны и за ее пределами. Царской политической полиции в Австрии и Пруссии приходилось больше рассчитывать на содействие местных полицейских учреждений, чем на свои силы. Тем не менее регулярные агентурные сведения из-за рубежа к тому времени начали поступать в Петербург и от собственных агентов III Отделения. Из Германии донесения шли от агентов Кашинцева, Швейцера и Шнейдера. Информацией из Бухареста снабжал агент Кобервейн.
Через 10 лет после варшавских волнений польскую эмиграцию в Европе дополнила эмиграция русская.
Ill Отделение отчитывалось, что «еще в 1843 году обратило внимание на деятельность первых русских выходцев: князя Петра Долгорукого и Ивана Головина во Франции и Бакунина в Швейцарии. В 1848 году к числу русских выходцев присоединился и Герцен».
Слежка за эмиграцией, впрочем, была организована довольно кустарно. Первый глава российского политического сыска за рубежом барон К. Ф. Швейцер в 1840-х годах создал ipynny агентов-иностранцев. Однако скоро выяснилось, что большинство из них занимается в основном мистификациями. Пользуясь различными слухами, они сочиняли по возможности правдоподобные донесения и отчеты, отправляли их в Россию и получали за свои небылицы весомые вознаграждения. В конце концов обман раскрылся. Русская охранка, отказавшись от услуг местных «помощников», начала засылать в Европу своих уже проверенных агентов. А все денежные расчеты с заграничными агентами взяло на себя Министерство внутренних дел.
Тем не менее жандармы III Отделения хватались за каждое сообщение, каждый слух о тайном заграничном обществе или заговоре, а ловкие авантюристы-провокаторы использовали и жандармское рвение, и маниакальные поиски потенциальной угрозы революции царем в каждом темном углу. Николай I не оставлял без внимания ни одного политического доноса, особенно связанного с декабристами или поляками, каким бы нелепым этот донос ни выглядел.
