Театр – волшебное окно - Коллектив авторов
Баранников вернулся из управы злой и раздраженный: начальством было велено учить молодежь – растить молодые кадры! Буркнул что-то неопределенное и вместе с Алексеичем ушел в другой цех, а я полдня просидел на лавочке. Каким занять общественно полезным трудом своего ученика, «наставники» придумали лишь после обеда: прошамкав что-то неразборчивое, Алексеич вручил мне огромный напильник, подвел к разобранному редуктору и велел шабрить.
– Чего делать? – не понял ученик. – Швабрить?
– Тьфу ты, серость! Не швабрить – шабрить! Проводишь смазанной маслом линейкой по поверхности и шоркаешь места, которые особо выделятся. Надо сделать поверхность как можно ровнее – снять выработку.
– А зачем?
– Ты явился выучиться на директора или на слесаря? – уставился подслеповатыми глазами поверх очков старый слесарь. – Делай что велено! Умник! Надо выровнять поверхность, чтобы прокладка потом легла плотнее, и масло через нее не погнало из редуктора. Ясно?
– Как не понять…
– Потом возьмешь керосин и тщательно вымоешь редуктор внутри и снаружи от масла и грязи. Уяснил?
– Угу! – кивнул ученик и шмыгнул носом.
Битый час я шоркал напильником поверхности двух половинок редуктора, и натер себе большущие мозоли. Пару раз в наш закуток забегал суетливый Баранников: недовольно качал головой, хмыкал, кряхтел, шмыгал носом и вновь убегал по каким-то своим делам.
Когда руки заныли от напряжения, я вытер руки о спецовку и присел на лавочку – передохнуть. И тут как тут появился весельчак и балагур чернявый мужик лет тридцати.
– Бум знакомы: Андрей Пикоткин – лучший токарь цеха и секретарь партийной ячейки мастерских!
Мы обтерли грязные ладони ветошью – поздоровались.
– Сачкуешь? Опять жопой лавку давишь?
– Перерыв…
– Рановато, паря! У нас установлен официальный перекур после двух часов работы! – нравоучительно пояснил долговязый, худощавый токарь и предложил практиканту папироску «Беломор». – Закуривай…
– Спасибо, сами травитесь, не курю!
– А по чо так? Экономишь деньги?
– Я старовер! – отшутился я.
– A-а… юморист…
– Ага. Здоровье берегу…
– Понятно. Кто не курит и не пьет…
– Точно! Хочу здоровым помереть…
– И чо же? И вина не пьешь?
– Вино пью. Но хорошее, редко и понемногу…
Токарь огляделся по сторонам, хитро подмигнул и потянул ученика за рукав:
– За мной!
В раздевалке между шкафчиками со сменной обувью и одеждой, вокруг двух откупоренных поллитровок водки, топтались три токаря и три молодых подмастерья, ученики вроде меня – Вовка Захаров, Мишка Метелев и Санька Лыков. Работяги пили из общего импровизированного стакана, сделанного из обрезанной половинки пивной бутылки. На замызганной газете разложили хлеб, лук, сало и лимон.
– Ну что, новичок – слабо? Или будешь? – ткнул стаканом в сторону меня молодой сварщик.
– Нет. Водку не пью…
– Смотри-ка – совсем еще салабон! – покачал головой рыжий сварщик.
– Не выкобенивайся, будь в коллективе! – легонько толкнул в спину Пикоткин.
– А разве партийные во время работы выпивают? Как же трудовая дисциплина?
– Ишь ты, сознательный! Чо, хочешь доложить начальству?
Я поежился. Так можно невольно в стукачи попасть – работяги быстро выживут с предприятия. Влип – сболтнул не подумав.
– Докладывать не побегу, но и водку не люблю.
– Ладно, для интеллигентов есть хороший портвейн – «Кавказ»! – Андрей вынул из металлического шкафа початую бутылку.
От портвейна я отказываться не стал – нехорошо обижать дружелюбный рабочий класс. Отхлебнул, закусил долькой лимона, и поспешил обратно к напильнику. Баранников в этот момент как раз вновь пробегал мимо, подозрительно скосив глаз на ученика, но вроде не заметил недавнего отсутствия.
Вскоре возле разобранного на запчасти редуктора опять появился раскрасневшийся Пикоткин. Молча потоптавшись рядом с минуту, хрустя сухарем и соленым огурцом, заговорил уже без обиняков:
– Ты сам-то комсомолец?
– И что?
– Проставляться-то собираешься? Я тебя как парторг мастерских спрашиваю напрямую: думаешь вливаться в коллектив или нет? Чо молчишь как неродной?
– Денег нет, – буркнул я. – Если только с получки…
– Паря, так дело не пойдет – народ хочет сейчас. Могу занять…
– Я в долги не влезаю. Сказал же – с получки!
Токарь скроил недовольную гримасу:
– Эх, паря, жаль! А то сегодня у мужиков хорошее настроение. Ну, как знаешь…
Вскоре ученики окончательно стали своими в трудовом коллективе: молодежь купила с аванса четыре бутылки водки и две бутылки вина, незатейливую закуску – угостили коллектив. Вино выпили мы на двоих с Вохой Захаровым – тот водку тоже не уважал.
– Мой батя от этой гадости больно рано помер. Мамку расстраивать не хочу – боится за меня, что могу тоже к водке пристраститься, – пояснил Воха. – Беспокоится за дурную наследственность. Да и невкусная она – водка-то…
* * *
Трудовой день в мастерских был организован довольно забавно: коллектив со всех ног несся в цех к восьми часам, толкаясь плечами и с гоготом прорываясь через две калитки. Опоздавшие получали устные замечания или последнее «китайское» предупреждение от молодого мастера Иннокентия. Чаще всего опаздывали ученики Воха и Мишка. Воха, потому что жил далеко, на дальнем краю поселка, в том самом печально известном районе, населенном в основном бичами под названием Чигинак, а Миха Метелев – по лености и избалованности – у этого несостоявшегося студента папа был главный инженер фабрики, а мама директор школы.
Мне в этом плане повезло – жил практически через забор с мастерскими, от порога квартиры до калитки две минуты хода, но и он часто нарывался на порицания за минутную задержку.
– Пацаны, спать надо меньше и вставать раньше! – бурчал, слегка заикаясь, рябоватый мастер цеха.
Молодой выпускник института авторитетом у рабочих не пользовался, поэтому ругал почем зря зеленую молодежь – срывался на тех, на ком мог отыграться. Желая сделать быструю карьеру, Иннокентий не раз предпринимал безуспешные попытки вступить в партию, но работяги, недавние дембеля, над ним постоянно подтрунивали и каждый раз отказали в приеме.
– Верно, кто рано встает, тому бог дает, – поддакивал молодому начальству Баранников, а затем отправлялся в кабинет мастера поболтать по служебному телефону минут пятнадцать с женой, работавшей в заводоуправлении.
А бригады тем временем наскоро проведя перекличку, усаживались в полном составе на лавочке у ворот на перекур-пятиминутку. Порой пятиминутка затягивалась минут на двадцать. Мишку Метелева эти перекуры бесили:
– Ну и что с того, что я задержался на пару минут – вы махорите уже почти полчаса!
– Потому, что в рабочем коллективе должна быть строгая дисциплина! – поддерживал мастера парторг Пикоткин. – Твое опоздание – это трудовая диверсия! В тридцатые годы лет на пять срока такое разгильдяйство тянуло. Надо будет тебя хорошенько пропесочить на комсомольском собрании!..
* * *
Работа в звене со скрипом, но все, же
