Том 8. Фабрика литературы - Андрей Платонович Платонов
У профессора Тимирязева я прочел, что даже в науку о самой точности – математику невидимыми путями пробралась мистика (тоже вид идеализма, так присущий предсмертной эпохе буржуазии). Научная мысль буржуазии не довольствуется простым исследованием явлений в границах опыта, она, в силу религиозных мозговых пережитков, неудержимо стремится вырваться из скромных данных опыта и улететь в идеалистические обобщающие области неподвластные критике. В механике, химии, физиологии, зоологии, ботанике – везде лежат печати средневековых религиозно-идеалистических пережитков, которыми пропитана вся классовая философия буржуазии. Буржуазия в своей науке всегда в отдельном факте, явлении видела уже целую общемировую идею, бессознательно для себя перебрасывала эту идею на человеческое общество, и, удивительный результат, всегда эта ничтожная идея, заброшенная сюда из области точной науки оригинальным приемом классового мышления, всегда эта идея оправдывала существующее положение вещей. Здесь мы имеем дело просто с своеобразной классовой организацией буржуазного мозга. Если бы создать особую науку – классовую психологию, то пролетариат увидел бы через ее посредство изумительные вещи, удивительные искажения научных истин особенностью классовой мысли и сумел бы отделить классовую ложь от действительных научных ценностей, добытых прошлыми веками. Идея, вырастающая из опыта, всегда была пагубна и для хода самой науки, и особенно для самих людей. Например, из дарвинского учения о выживании приспособленных, о непримиримой борьбе за жизнь в животном царстве буржуазная мысль уже делала тот вывод, что борьба личностей, индивидуализм, в человечестве необходимое, даже хорошее явление. А если бы она не выходила из границ теории Дарвина, то увидела бы, что, напротив, эта борьба с совершенствованием вида сходит на нет, что она не вечный закон жизни, и вот мы теперь можем наверное сказать, что борьбы человека за личное существование в пролетарском обществе не будет. Природа бесконечно изменчива и едва ли сохраняет что в себе на вечные времена. Идеализм – враг науки. Он лошадь без узды, которая едет дальше, чем нужно. Фантазия освобождает в человеке все инстинкты и заваливает зерно правды мусором воображаемого, а идеализм – дитя фантазии. Фантазия – самое страшное для науки. Естественно, что буржуазия, пришедшая с грузом средневековых инстинктов, не владела этими инстинктами, и они через каждую щель пробивались туда, где место одному чистому действующему сознанию – в науку.
Идеализм это произвольный, смотря по человеку, вывод из действительного факта. И понятно, куда можно зайти, следуя и веря в идеализм. Против такого врага научной истины и, следовательно, человечества уже давно был выдвинут материализм. Но материализм не сразу, так сказать, стал материализмом, тем, чем он должен быть. Этому мешала стихия мистицизма и идеализма, бушевавшая в человечестве. И на первых порах материализм стал тоже какой-то идеалистической теорией, полагающей в основу мира идею материи. Но уже самое появление его было ударом в лоб идеализму. Только позднее лучшие представители науки поняли, что сущность материализма в отвержении какой бы то ни было метафизики, теории сущего, общей, уже будто найденной идеи мира, а иметь дело с материальными, действительными фактами, подвергать их опыту и выносить суждения только из данных опыта, не возвышая этих данных ни в какую общую идею, и развить до возможного совершенства критику самых опытов. Если очень большое количество одинаково произведенных опытов по своим результатам совпадает, то мы имеем дело с законом, но опять-таки в строгих границах исследуемой области природы. И вечен ли, нет ли этот закон, ученый материалист сказать не может, он может только сказать, что при таких же условиях в данный момент явление протечет с таким же результатом, как при опыте. Вообще говоря, материализм есть сужение опыта человеческим сознанием для увеличения вероятности найти истину. Идеалист берет для исследования всю вселенную и, не в силах ее обнять сознанием, не признается в этом, а находит какую-нибудь успокоительную теорию-ложь.
Материалист же – это честный человек, который сознает свои слабые познавательные силы и, учитывая это, берет за предмет исследования не вселенную, а волос, атом, т. к. он знает, что ищет истину, а не свой покой, и притом знает, что критика основа истины. Материализм ограничивает до возможного поле исследования, и поэтому у него степень вероятности найти истину бесконечно большая, чем у идеализма. Материалистическая наука изучает части, подробности мира, а не все целое. Она идет страшно медленно к синтезу, но все же идет и дойдет. А идеализм имеет только одну научную ценность: он родил материалистический метод, т. е. способ частичного, детального исследования взамен своего универсального. Материализм не рождает идеи, он изучает мельчайшие факты в отдельности, потом замечает их зависимость, связывает и получает точную картину действительности. Так от частностей материалистическое исследование подвигается к универсальному и завоевывает ту же истину, которой не добился идеализм, только завоевывает наверняка и с другой стороны.
У пролетариата душою всех наук будет материализм, свободный от вредоносных предрассудков идей. Общим предметом исследования будет, не как у некоторых буржуазных мыслителей, не то, что должно быть или что будет, а то, что есть. Касаться таких наук, как социология, экономика, политика, я не буду, так как в руках буржуазии это была такая колода карт, которыми она всегда всех обыгрывала. Скажу только, что и в этих науках возобладает материалистический метод.
Разница между идеализмом и материализмом и есть разница буржуазной и пролетарской науки.
Буржуазия и в науке искала не столько истину, сколько блага. Мы же будем искать истину, а в истине благо. Почему так – это будет видно из дальнейшего.
Тьмы жалких истин нам дороже
Нас возвышающий обман –
вот гениальное сгущение сущности буржуазного идеалистического метода. Они не понимают, что истину нельзя мерить. Истина сама простейшая и основная величина для всех измерений.
И еще слова В. Розанова:
Я не хочу истины,
Я хочу покоя.
Туг все ясно. Ясна душа науки буржуазии, искавшая прежде всего блага и покоя, в чем бы они ни были, хоть и во лжи.
Нет, по-нашему:
Жизнь еле тлеет под камнем смерти,
Изнемогает в борьбе со тьмой,
Свалите камень, земные дети,
Пусть станет истина ее душой.
Перейдем к другому элементу культуры – искусству. Разбить буржуазию на этом фронте еще легче, чем в науке,
