Лехаим! - Виталий Мелик-Карамов
Моня покатил тележку вниз по 42-й, чтобы пристроить ее под мостом, ведущим на Гранд Сентрал. Он рассказывал старому другу:
– Представляешь, бросил работу во Франции, перебрался сюда по просьбе Алексея Максимовича, а Горький вышел из моды. Здесь его никто не печатает. Поэтому никаких агентских процентов, о чем договаривались в Италии, я не имею…
– Да, – резюмировал Фима, – скурвился у них пролетариат. Подался в тред-юнионы. В галстуках профсоюзные боссы ходят. Твари продажные. – Фима сплюнул и попал точно в глаз лисицы на манто проходящей дамы. – Все здесь в буржуи метят.
– Какие буржуи, Фима, опомнись, у них скоро дикий кризис начнется, по моим подсчетам.
– А что с теми, старыми гонорарами, из-за которых ты приезжал в Сорренто? – Фима, казалось, не обратил внимания на прогноз Мони.
– Суды я выиграл. Но полагающуюся мне премию Алексей Максимович прислать не удосужился. На телеграммы не отвечал. Наверное, они до него не доходили…
– Короче, сидишь без копейки!
– На жизнь я зарабатываю, Анна дома шитьем занимается. Выкручиваемся.
– А тележка откуда?
– Фима, у меня в Бруклине чудесный сосед. Итальянец. Точнее, сицилиец. Вито Корлеоне. Просто русская душа. Деньги может запросто одолжить. Купил мне тележку, так что мы компаньоны, а Анне швейную машинку в долг приобрел…
– Тоже компаньоны?
– Всего десять процентов от заказов. Его жена – подруга Анны, поэтому с клиентурой все нормально. Ты же знаешь, у евреев свои портные, так что мы обшиваем итальянцев…
Фима остановил свистом такси.
Моня назвал адрес.
Yellow car, переехав Бруклинский мост, остановился на оживленной улице. Фима, выйдя наружу и подойдя к шоферу, расплатился. Огляделся. Перед ним на ступеньках лестницы, ведущей к входным дверям обшарпанного трехэтажного дома с полуподвалом, играли в детское домино с картинками парочка четырехлеток: белобрысый и чернявый.
– Хай, Сони, – поприветствовал одного из игроков Моня, который с трудом вылез из такси с огромными бумажными пакетами в обеих руках. Он не с первой попытки сумел ногой закрыть дверцу машины.
– Бонджорно, Майкл, – отозвался смуглый, не поднимая головы от деревянной змеи на ступеньке.
Моня присел, чтобы ничего не вывалилось из пакетов, и поцеловал блондина в макушку.
– Ну папа, – недовольно отозвался второй игрок, тоже не отрываясь от своих костяшек, расставленных перед ним.
– Это Сони, старший сын Вито, – сообщил Моня, – у них еще есть дочка и сын-младенец. А это мой единственный, Соломон. Мама дома? – без паузы спросил отец, спускаясь под лестницу, где сидели дети, в полуподвал.
– А где она еще может быть? – удивился ребенок.
За столом Фима старался не встречаться с Анной взглядами, но исподтишка за ней наблюдал. Жена его друга детства совершенно не изменилась. Фима напрягся. Его визит был хозяйке явно не по вкусу. Она даже не пыталась улыбнуться.
– Ты зачем привел в дом этого бандита? – на азербайджанском спросила она.
– Энн, – обиделся Моня, – ты, наверное, забыла, что Фима азербайджанского не знает?..
– Ты хочешь, чтобы я это повторила на русском?
– Ничего страшного не случилось. Мы не представляем для него никакого интереса. Извини, Фима, – обратился он к гостю, – Анна забыла, что ты не понимаешь азербайджанский. Она спрашивает, какими судьбами тебя сюда занесло.
– Женился, – коротко ответил Фима. – А теперь слушайте сюда. Костюм, что тогда вывезли из Баку, сохранился?
Анна гордо кивнула.
– Вот, Моня, я пишу тебе адрес. Это на Манхэттене. Пятая авеню. Фирма «Амторг». Здесь нет советского посольства, постпредства, всеми дипломатическими делами занимается эта торговая фирма. Придешь через три дня. Тебя возьмут экономическим советником. Я договорюсь.
– Это ваше шпионское гнездо? – спросила Анна.
– В том числе, – небрежно ответил Фима. – Я через пару недель возвращаюсь в Москву…
– С женой? – уточнила Анна.
– Нет, она пока останется здесь… Так что вряд ли в ближайшее время увидимся. А начальником твоим будет Склянский. Эфраим. Эфраим Маркович. Он вырос рядом. В Житомире. Гимназию окончил с золотой медалью.
– Это тот Склянский, что был заместителем Троцкого? – удивился Моня.
– Тот, тот. Начальник штаба РККА.
– Что означает РККА? – с трудом выговорила Анна.
– Рабоче-крестьянская Красная армия, – пояснил Фима. – Все время на Сталина цыкал за это и слетел. Но мужик хороший, толковый. В общем, наш ровесник. Не пожалеешь. Зарплата будет хорошая.
Когда Моня вышел проводить Фиму, тот по-азербайджански ему сказал:
– Услуга за услугу. Ты договорись со своим итальянским соседом и завтра познакомь меня с этим Корлеоне у твоей тележки.
– На кой он тебе сдался? – удивился Моня.
– Не твое дело, – отрезал Фима.
Когда Моня вернулся, Анна ему сказала:
– Ты крепко подумай, прежде чем наниматься к дьяволу.
– Все они дьяволы. И те и другие. Я продаю свой ум, а не бессмертную душу. Да я и душу продам, только чтобы моя жена жила в человеческих условиях. И Соломон должен получить достойное образование.
Анна заплакала. Горько-горько.
В главном кабинете «Амторга» уже бывший руководитель Исай Хургин сдавал дела новому начальнику Эфраиму Склянскому. Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге нарисовалась совершенно нелепая фигура. Здоровенный мужик, одетый в заправленную в брюки клеш тельняшку с обрезанными рукавами.
– Серега! Яровой! – воскликнул Склянский. – Какими судьбами!
– Эфраим Маркович! Я как услышал, что вы приехали, бросил все – и к вам!
И две противоположности – маленький худой, с усиками, в пенсне, типичный интеллигент и революционный матрос с плаката – слились в объятиях.
– Знакомься, Исай, это Яровой. Он охранял Сталина в Царицыне.
Хургин с кривым лицом поклонился.
– Яровой, кого ты здесь будешь караулить?
– Бери выше, Маркович. Я теперь резидент внешней разведки. – И, покосившись на Хургина, бывший матрос добавил: – Об этом должен знать только руководитель «Амторга».
– И все полицейские Нью-Йорка, – добавил Хургин.
– Ты чего, в таком виде по городу разгуливал?
– Что вы, Эфраим Маркович, это я с верхнего этажа спустился. Я в тельнике человеком себя чувствую. А расшифровал меня, я думаю, эта сволочь из ОГПУ, Фимка Финкельштейн. Завидует нашим успехам.
– Да, кстати, про ОГПУ. Мне Менжинский сегодня прислал шифрограмму, чтобы я взял к себе советником некоего Моисея Левинсона. Якобы финансового гения. У Нобеля в Баку работал. За месяц до нашего прихода успел все нобелевское хозяйство распродать.
– Небедный у нас получился товарищ Левинсон, – заметил Хургин.
– Ты, Сергей, попроси своих ребят посмотреть за этим гением, – велел Склянский.
– Исполним в лучшем виде. От нас никакие Левинсоны-Шмеерсоны не спрячутся. Из-под земли любого достану!
И Яровой изобразил нечто похожее на «Яблочко».
Хургин поморщился. Склянский засмеялся.
Спустя месяц.
Моня поднялся из распаренного сабвея. Асфальт проминался под его ногами, обутыми в новые башмаки. Пиджак он перекинул через плечо и максимально распустил узел галстука. Моня нес портфель из натуральной кожи, и по всему было видно, что жизнь у него наладилась.
По дороге к дому на другой стороне улицы он увидел странную картину. Неторопливо шел его сосед Вито Корлеоне, а в нескольких шагах от него в ту же сторону, но отставая и рассматривая витрины, вышагивали Фима и охранник из «Амторга» Яровой, одетый вполне цивильно. Невидимая связь между Вито и этой парочкой была очевидной. Моня сперва дернулся к ним, но тут же остановился. Поставил портфель на землю, затолкал в него пиджак… и побежал.
Он бежал по параллельным узким улочкам, мимо задних дворов, где сушилось белье. Наконец Моня выскочил к своему дому, дрожащей рукой открыл замок в подъезд с той, обратной, стороны, где был маленький палисадник, и, задыхаясь, рванул на чердак. Там он спрятался в темном углу у выхода на крышу.
Моня все рассчитал верно. Спустя пятнадцать минут мимо него уже сосредоточенно, а не расслабленно прошел на крышу Вито, а следом за ним Фима и Яровой.
Слышно было плохо, до Мони долетело только Фимино «устроим там совещание»,
