Изменение формы. Особая книга - Денис А. Сорокотягин
Когда нарратив рад бы сам сдать меня в baby box, но видит мои слезы полуобморочные, чувствует, что я потерялся в теме, как в открытом море.
Рыбы, когда теряются, никогда не забывают плыть. Будь рыбой — говорит мне нарратив, плыви, смотри по сторонам стеклянными глазами, смотри, чтобы не сожрала тебя тема.
Она тебя может, она тебя сгложет.
Тебе приснится не один такой сон. В этих особенных снах и есть твое спасение. Они направят тебя.
Если же прозу снова возьмет за горло поэтическая строка, знай, это было-будет и есть — сон. Записывай их, и все тут. Положи бумагу и ручку на кровать. Никто не знает, когда они снова придут.
Ты же помнишь, baby box на улице Ленина, в стене храма. Храм этот стоит рядом с колледжем, где ты учился. Там на втором этаже еще была школа приемных родителей. Не тех, которые брали ребенка из бокса, после того как от него откажутся, а других, кто решался взять белочку или зайчика из детского дома. И, вообще, завязывай называть детей белочкам, зайчиками, а сам помни, что ты — рыба. Плыви и молчи, смотри по сторонам, фиксируй.
Одна неизвестная женщина решилась положить ребенка в baby box при храме Даниила Московского. Она знала, что ее имя останется анонимным, таковы правила бэби бокса. Она прочитала их на сайте компании, установившей baby box. Прочитала и приняла их.
Ты помнишь тот день, когда одна неизвестная женщина стала вдруг одной из самых известных женщин в городе, о которой пишут в газетах, рассказывают в новостях, помещают имя ее в заголовки пабликов? Нет? А вот она помнит. Ребенок, которого вернули матери, ничего не помнил ни тогда, ни в боксе, ни сейчас. И город забыл, и храм принял и простил сразу же. Слава Богу.
Рыбы не забывают плыть. Проплывают улицу Ленина, в том и другом направлении, и плывут, плывут, плывут себе дальше, не задавая лишних вопросов.
— Кстати, компания, поставившая тот бокс (теперь его, действительно, нет, просто остался странный шкаф в стене храма и выцветшее объявление — бэби бокс на ремонте) называлась «Колыбель надежды» — говорит нарратив на прощание и уходит от меня.
До следующего сна.
5. 95 шагов
Ровно 95 шагов от моего дома до Школы для особых детей. Надпись «Особые дети могут кричать и как-то необычно себя вести» расположена на фасаде этого учебного заведения. Всего таких табличек на доме, где располагается школа, четыре — на каждой стороне здания. Мы договорились о встрече с директором школы в 11 утра. Мы выбрали не совсем удачное время для нашей беседы. В школу пришла проверка перед предстоящим учебным годом. Но все-таки нам удалось выкроить сорок минут. Мы не были знакомы. Рассказав немного о себе, о возникшем замысле книги об особых людях, я попросил директора рассказать, как все начиналось. Первый, самый банальный вопрос, лежащий на поверхности. Но именно он формирует контур портрета, выстраивает верные пропорции. Я нажимаю кнопку REC на телефонном диктофоне. Директор переводит телефон в авиарежим и начинает…
Нет, все-таки предварительно я должен внести некоторую ясность. Человек, давший мне это интервью, попросил не называть его имени. Поначалу это огорчило меня, ведь страна должна знать героев в лицо. А потом я понял, что добрые дела, точнее, верное служение своему делу, не всегда нуждаются в огласке. Для меня это событие, некий подвиг. Для них — жизнь, которая и так усеяна минами, и совсем не хочется добавлять себе еще неприятностей. Это выбор человека, его право — не называться. Мое право — опубликовать все, что я услышал под другими именами. Надеюсь, что отсутствие конкретного лица в монологе не помешает создать портрет живого человека, посвятившего всю жизнь работе с особыми детьми. Итак, монолог.
«Когда я начала заниматься с детьми с нарушениями слуха, мне был двадцать один год. Я попала в детский сад для слабослышащих детей. Меня пригласили туда работать музыкальным руководителем. В то время я еще училась в музыкальном училище. Я сказала тогда своей приятельнице: что я там буду делать? Как эти дети будут воспринимать музыку? Мне тогда очень нужна была работа.
Я очень хорошо помню свой первый рабочий день. Помню даже, как звали сурдопедагога. Она привела детей. Их было пять. Тогда группы были очень маленькими. Еще был Советский Союз. Я сажусь за инструмент и спрашиваю С: «И что дальше?» А она мне говорит: «Ты марш играть умеешь?»
Я заиграла марш. Дети начали ходить по кругу. И была среди ребят одна такая девочка — Катя. Я ее очень хорошо
