Темная сторона нации. Почему одни выбирают комфортное рабство, а другие следуют зову свободы - Борис Цирюльник
Ненормальное мешает развитию нормального…
…Мы искореним глупость и преступность при помощи лучшего знания о человеке – евгеники… при помощи кнута или иного, более научного метода. …Проведение эвтаназии при наличии подходящего газа обеспечит гуманное и экономичное решение. Аргумент о «жизнях, не представляющих ценности» обосновывал моральную сторону уничтожения слабых для укрепления сильных.
Швейцарский психиатр и генетик Эрнст Рюдин по запросу Гитлера подготовил закон о принудительной стерилизации (1934), чтобы ликвидировать страдающих шизофренией, душевнобольных, слепых, глухих и алкоголиков. В 1939 году Рюдин получил медаль Гете за искусство и науку. В своей работе он оправдывал умерщвление слабых детей, она стала орудием нацистской пропаганды. Создавали изображения с двумя людьми: у одного было безобразное лицо, уродливое тело, кривые ноги; другой стоял рядом и был красив, хорошо одет, аккуратно причесан и улыбался. Как в комиксах, ниже шла подпись: «Жизнь этого человека с наследственными заболеваниями обходится в 60 рейхсмарок». Жизнь, не представляющая ценности, приводит к разорению. Структура комикса подводила к мысли, насколько целесообразно тратить столько денег на неполноценных людей? Напрашивающийся ответ был очевиден.
Подобная апелляция к эмоциям вызывала праведный гнев читателя. Он не мог не прийти к мысли, что поддержание жизни неполноценного человека шокирующим образом накладывает ограничения на другого человека – полноценного. В 1945 году, когда война приближалась к концу, Эрнст Рюдин утверждал, что его работа носила исключительно научный характер. В наказание ему назначили штраф в размере 500 марок. Дважды лауреат премий Гитлера, он продолжил карьеру в США, а затем вернулся в Мюнхен, где и умер в 1952 году.
Противостоять
Альфред Адлер родился в 1870 году. Обстановка в его семье не способствовала развитию. Первые годы Альфред провел в компании матери – она посвятила себя мужу-предпринимателю и властному старшему брату. Затем семья пополнилась еще четырьмя детьми. Альфред отличался слабым здоровьем, предположительно страдал рахитом и крайней эмоциональностью, – при малейшей неприятности мальчик задыхался от всхлипов. Ему было сложно найти свое место в доме, который слабо ассоциировался с чувством защищенности. Когда родился еще один брат, Альфред считал, что младенец отберет у него мать. Мальчик так думал небезосновательно: внимание матери переключилось на больного младенца, он вскоре умер.
В школе Альфред показывал посредственные результаты, математика ему не давалась, ситуация усугублялась нулевой самооценкой. Учителя направляли его в сторону ремесла с ручным трудом, но такую работу Альфред физически не успевал выполнять. К счастью, у хилого ребенка с посредственной успеваемостью было огромное преимущество: он любил других и интересовался миром. В теории привязанности оценка этого стремления соотносится с другим качеством – коммуникабельностью. Когда ребенок может назвать от четырех до шести человек, которых он считает друзьями, и когда он может обратиться к матери при возникновении неприятностей, считается, что у него сформировалась «надежная привязанность». Ее значение сложно переоценить с точки зрения защищенности и социализации.
В подростковом возрасте хрупкий Альфред стал сильнее. Он компенсировал отставание по математике усердным трудом, поступил на медицинский факультет, хорошо учился и в 1897 году начал частную практику. Он не работал в университете, но любовь к исследованиям, необходимым для понимания своего дела, заставила его написать на следующий год книгу. В ней уже тогда проявились те темы, которые определили его жизнь и исследования:
человек – это не индивид-единица в иерархической лестнице, а личность, формирующаяся в результате социального воздействия.
В возрасте 37 лет идеи Альфреда Адлера были близки к философии Фрейда. Адлер опубликовал книгу со своими упорядоченными размышлениями о компенсаторной реакции психики при наличии чувства неполноценности. Выбор объекта исследования не был случайным, если учесть биографию автора. События детства сформировали в нем восприимчивость к определенному типу фактов, он расставил их по полочкам и сделал темой исследования. В детские годы Адлер увидел наглядный пример физической неполноценности, при этом его не интересовал пансексуализм, который стал предметом размышления Фрейда.
Ключевые точки нашей истории взяты из реального мира. В парижский период моей жизни я легко понимал эмоциональные травмы, полученные моими пациентами со сложным детством. Я был поражен, сколько жертв инцеста приходило ко мне на консультацию поведать свою тайну. Эти женщины, а иногда и мужчины, отвергнутые обществом за столь серьезный проступок, не могли открыто рассказать, что с ними произошло. Для них обсуждение темы было невозможным, как и для меня в первые годы после войны, когда мне не верили или с умным видом объясняли, что мои родители погибли в Освенциме за тяжкие грехи. Те, кто так рассуждал, воспринимали мир как иерархию ошибок, предполагающих наказание.
Женщины, пережившие изнасилование, часто слышат: «Ты подспудно его спровоцировала». Нередко жертв инцеста осуждают за то, что они опорочили своего отца: «Я его знаю, он бы никогда такого не сделал». Иногда подобные клише закрепляются в памяти жертв: «Я неосознанно его спровоцировала».
Вопреки распространенному мнению, разговаривать с незнакомцем легче, чем с близким человеком. Эмоциональная близость накладывает слишком много ограничений на слова. Как сказать собственным детям, что их любимый дедушка притворился спящим в кресле и внезапно набросился на дочь, когда она проходила мимо, и изнасиловал ее? Как окружение может принять подобный рассказ, несовместимый с образом доброго дедушки?
Отстраненный взгляд позволяет быть объективным. Эмоциональная дистанция помогает открыть глаза.
Не по этой ли причине в театре, кино и литературе вымышленные герои рассказывают публике о всевозможных преступлениях, войнах, изнасилованиях и инцестах, в то время как в реальности было бы невозможно получить показания свидетелей подобных событий?
Когда культура обходит вопрос вниманием при возникновении противоречивых взглядов, то история о личной травме, пережитая человеком, становится признанием для всех. Эмоциональная дистанция снижает градус, а в разговоре с близким человеком любая пауза вызывает неловкость и может ранить даже одно слово, сказанное против: «Почему мама замолкает, когда мы просим рассказать про ее отца, о нашем дедушке?.. Почему папа не говорит о своей родине?»
Культура исследует неозвученные травмы и восстанавливает соответствие между коллективным дискурсом и историей жертвы, пережившей травму. Последняя, рассказывая, как все произошло, может наконец
