Я трогаю войну руками - Ирина Юрьевна Бугрышева
Я бы могла рассказать. Если бы меня спросили. Но… матрос отлично справляется с рассказами про торпеды и ракеты. Качает руку на повязке с четырьмя с половиной пальцами. Завтра с утра перевязка — и матроса переведут на долечивание в Кронштадт.
…Я восстанавливаю проводимость в Серёжиной ноге.
Серёжа смотрит на меня своим детским взглядом — мягкий, будто расплавленный:
— Не останавливайтесь. Не бойтесь, что мне больно. Мне не больно. Это просто такие удары тока по всей ноге. Ударило током — и новый палец начинаешь чувствовать. Я и не знал, как оно работает.
* * *
Я иду к Косте. Он из Екатеринбурга. Мы познакомились около года назад. Близился День Победы. День той Победы. В соседней палате был концерт. Пели «У солдата выходной, пуговицы в ряд». Парни подпевали. У кого были силы. А потом концерт закончился. Я перешла сюда, в пятнадцатую палату. А тут Костя. Саня Морев. Игорь «ИСА».
Костя лежал на кровати. Улыбался одними глазами. Читал книжку.
Я подсела:
— Что делаешь?
— Читаю.
— С тобой поработать?
— Можно. Только у меня нет бедра. Кости в бедре нет. Потому осторожно.
— Хорошо, — кивнула я. — И вот ещё что, — сказал Костя, помолчав. — Со мной сегодня уже работали. С руками и здоровой ногой.
Признался — и посмотрел на меня. Как мне с этим? Мне с этим было отлично.
— Давай тогда я поработаю с животом. А ты расслабишься. И поговорим, о чём хочешь. И если хочешь.
Костя кивнул. И начал рассказ. Двое мальчишек. Жена. Был тренером. Потом ранение. Костя тогда рассказал, что в тот день они успели пообедать с парнями. Отличный получился борщ. А потом… Ну, короче, с тех пор Костя здесь. И ещё с тех пор он борщ не ест.
Вместо раздробленной кости поставили эндопротез. Он не прижился, случилось отторжение. Вот и весь разговор.
Выпишут скоро. И через полгода-год вызовут обратно. Ещё одна попытка будет. И пусть она окажется удачной.
Есть такие встречи — когда р-р-раз! — и напрямую в душу. Дотронулась руками до живота. А кажется — до сердца. И, кажется, вы знаете друг друга уже уйму лет. И давно уже родные донельзя.
Ну, или, ладно — двоюродные.
…В следующий раз я зашла в палату. Огляделась. Не увидела знакомого лица. Поздоровалась:
— Здравствуйте. Я к Косте.
Кто-то рядом засмеялся:
— Присаживайся!
Я покрутила головой. И разглядела Костю. На ближайшей ко мне койке. На боку. Спиной ко мне. Даже если бы я включила фантазию, я бы не узнала его спину. Это был прежний Костя — глаза смеялись, что было сил. А внешне — внешне этот Костя был раза в полтора больше предыдущего.
— Ого! — не сдержала я удивления.
— А то! — выдохнул Костя и сгрёб меня в объятия.
И будто не было этого года между тем маем и нынешним. И будто остановилось время. Там, в коридоре, стрелки часов летели по кругу, превращая минуты в часы. А здесь я разминала Костино плечо. Ключицу. Лопатку. Всё, что было доступно, пока он лежал на боку. И смотрела в его смеющиеся глаза.
— Ты герой, Костя, — сказала я. — Я по тебе сверяю каждый свой день. Лечу, спешу, опаздываю. А потом думаю о тебе — и понимаю — успеваю. Успею всё. Грущу, раздражаюсь, отчаиваюсь. А потом думаю о тебе — и понимаю — справлюсь. Всё хорошо. Если ты справляешься — вот так, с радостью и верой — я и подавно.
Костя не мог нарадоваться:
— Слушай, перестань. В смысле — хвалить меня, Ир. Я обычный. Самый обычный, ну что ты тут придумываешь?
А потом Костя добавлял:
— Щекотно!
Там, где я трогала, — было не щекотно. Я глубоко шла в мышцы, больно. Костя слушал себя. Смотрел мне в глаза. И признавался:
— А вот здесь да. Больновато.
Заходил медбрат. Смотрел на меня:
— Вы скоро? Часы посещения закончились.
Я кивала:
— Скоро. Разрешите до вечернего обезбола.
— Минут десять?
— Пятнадцать.
За оставшиеся пятнадцать минут нужно было успеть сверить курсы. Всё, что мы не сказали друг другу за год.
— Что нового?
— Сын из лагеря вернулся. Снова собирается. На Алтай. Первая остановка — у вас. Екатеринбург. Крёстный ход в Ганину Яму на день Царственных страстотерпцев.
— Жалко, — сказал Костя, — что мои сыновья не ездят вот так, как твой. Они тоже учатся в военно-патриотическом клубе. Но без поездок.
— Жалко, — кивнула я. — Гоше двенадцать будет летом, а он уже всю Россию объехал.
— А дальше? Какие ещё новости?
— Дальше — всё то же, Костя, — выдыхаю я устало.
После разговора с медбратом пришло осознание: уже поздно. Начало одиннадцатого. И силы на исходе. Уже открывалось второе дыхание. Третье. Пятое. Двадцать пятое. Руки делают то, что надо. Сердце открывается навстречу сердцу и бьётся в унисон. Память архивирует файлы из каждой палаты до момента, как я доберусь до ноутбука. А силы на излёте.
Вдох. Выдох. Смешно. Силы на излёте. А Костя второй год лежит. И верит, что у врачей всё получится. Я нажимаю кнопку «RESET» внутри себя. Всё у меня хорошо. Силы есть.
— Что сказал врач?
— Пока молчит. Сегодня был обход. Приходил лечащий и все остальные. Трогали бедро. Не знают, куда там можно прикрепить эндопротез. Ушли совещаться. Склоняются к тому, чтоб сделать пластику. Взять мышцы с этой ноги и пересадить на бедро. А потом, когда они приживутся, ставить эндопротез.
— Через полгода? — выдыхаю я с ужасом.
— Или через год…
Я смотрю на Костю. И не верю себе. Он не унывает и улыбается глазами.
— Справляешься с этим?
— А что тут справляться. Это всё временно. Конечно, это этап, который нужно пройти. Главное, что я там выжил. Бог уберёг. Или ангел. Или кто ещё.
Или «кто ещё» — улыбаюсь. На шее у Кости на верёвочке коготь медведя. Он тоже Костю там охранял, видимо. И давал силу. Костя сейчас сам как медведь уже. Большущий. Когтей только нет таких.
— А после того, что выжил, сейчас — это просто этап. Справимся. Встану на ноги. Буду снова тренировать девчонок и мужиков в зале. Буду хвалить их за успехи. Говорить: «Молодчина, отлично работаешь. Ещё поднажмём», — улыбается Костя. И добавляет: — Скучаю уже по этому всему.
— А тебе жена приносит картошку в кровать, чтоб ты её там чистил? — вдруг спрашиваю я. Костя смотрит на меня удивлённо.
— Ну, когда она суп готовит, приносит картошку тебе?
