И море, и Гомер – всё движется любовью… - Евгений Михайлович Голубовский
В 2017 году, на июль, я готовил номер «Всемирных одесских новостей». Не простой номер – сотый (!). И решил выпустить его перед днём рождения Бабеля, перед вручением первой Бабелевской премии. И, естественно, ждал чуда – а вдруг…
18 мая, празднуя Международный день музеев, Одесский художественный музей решил сделать любителям искусства подарок – показать французский фильм об одесском французском художнике Филиппе Гозиассоне режиссёра Давида Гринберга, который коллеги любезно прислали Виталию Алексеевичу Абрамову для одноразового(!) показа.
Меня пригласили и потому, что ещё в 60-е годы я писал о Ф. Гозиассоне, а позже даже переписывался с ним.
Филипп Гозиассон для Франции – классик, фигура легендарная. Он родился в Одессе 15 (27) февраля 1898 года, его мать была племянницей Леонида Пастернака. В Одессе принимал участие в выставках Независимых, преподавал в студии А. Экстер. В Одессе вышла его книжка об Эль Греко, первая книга на русском языке о великом художнике.
В ноябре 1919 года эмигрировал в Италию. Жил в Германии, потом во Франции, воевал, был ранен, скрывался от нацистов. Умер в почёте и славе в 1978 году в Париже. За год до смерти дал журналистам четырёхчасовое интервью. Фрагменты из этого интервью легли в основу фильма.
И вот идёт показ фильма. Интересно.
Но никаких неожиданностей. Для меня.
И вот тридцатые годы. И Филипп Германович говорит, как будто знает, что я буду это когда-нибудь слушать.
«А теперь о Бабеле.»
Этот фрагмент из фильма – ещё нигде не публиковавшиеся мемуары, распечатала мне, озвучившая фильм на русском Катя Пименова, и его сейчас предлагаю вашему вниманию.
«Об Исааке Бабеле. Я встретил его в 1934 во Флоренции. Я был раздражён.
Бабель, знаменитый советский писатель, разглагольствовал о людях из России, о необходимости… рассматривать искусство с марксисткой точки зрения.
Я был не в том состоянии, чтобы говорить ему, что я люблю Флоренцию по абсолютно другим причинам.
Я встретился с Исааком Бабелем возле галереи. Он навещал Горького на Капри, возвращался в Париж с остановкой во Флоренции, и он увидел в газете объявление о моей выставке. Мы договорились встретиться на Площади Синьории в кафе напротив «Давида» Микеланджело.
Когда я нашёл его в кафе, я увидел плачущего Бабеля.
Я спросил его: «Что с тобой?»
«Как можно выдержать такую красоту?»
Я говорю: «Это то, чего я от тебя не ожидал».
«Ну ладно! Я останусь с тобой на ночь.»
Мы продолжили наше шатание по Флоренции, мы говорили ни о чем, это были просто разговоры обо всём, что мы видели. Я рассказывал всё, что знал об архитекторах Флоренции. Брунеллески, Микеланджело, как архитекторе, и он задавал вопросы, что можно увидеть в Риме.
Его энтузиазм становился всё более буйным. Он был чрезвычайно благодарен за информацию, которой я с ним делился, и он стал таким нежным, каждый раз говоря:
«Какая красота! Вы даже представить себе не можете. Как прекрасно, что все это существует в мире».
Мы вернулись пешком от Палаццо Питти к церкви Санта-Мария-Новелла, там, где вокзал.
Мы добрались на вокзал за час до прибытия поезда. И как раз тогда мы увидели… прибытие молодых фашистов, в униформе с черными рубахами, выстроившихся вдоль платформы.
Мы молчали, Бабель и я, так как в такие минуты лучше держать рот на замке.
А когда поезд подъехал, Бабель посмотрел на меня и сказал:
«Везде всё то же самое».
Это глубоко потрясло меня. Я сказал ему:
«Что ты хочешь этим сказать?»
«То, что я сказал. Я имею в виду, что в России, откуда мы, в Германии, и здесь, я вижу одно и то же».
Я спросил: «Ты же не член… партии?»
«Я? Я не вижу разницы между тем, что мы только что видели и что можно видеть дома.
Да, я не могу иначе. Я не могу жить вне России. Но, дорогой Филипп, мы больше никогда не увидимся.
Потому что после Парижа я еду в Москву. И можешь быть уверен, я больше никогда не выеду из страны».
Абсолютно очевидно, что он предвидел свой конец, и я больше никогда не видел его».
Многое меня взволновало в этом рассказе Филиппа Гозиассона. Но более всего – слёзы Бабеля от соприкосновения с великим искусством.
В тот же вечер я поделился этой находкой (оговорив, что право первой публикации за мной) с крупнейшим знатоком жизни и творчества Бабеля Еленой Погорельской. Она внесла два уточнения. Во Флоренции Бабель был между 19–20 и 27 мая 1933 года. И ещё – на Капри Бабель ездил с Максимом Пешковым, а у Горького был в Сорренто.
Память у Филиппа Гозиассона была превосходной. Он по памяти вспоминал стихи Катаева и Бабаджана, по памяти воспроизводил одесские вывески 1914–1919 годов и написал о них статью во французском журнале. Но, конечно, и хорошая память может не удерживать даты.
И ещё. Бабеля за границу ещё раз «выпустили».
В июне 1935 года в Париже был созван Международный конгресс в защиту культуры. В советскую делегацию включили Тихонова, Караваеву, Киршона, Лахути… Французы подняли бунт – они требовали прислать на Конгресс Пастернака и Бабеля. Пришлось пойти на попятный, их послали, когда уже шли заседания. Исаак Бабель и Борис Пастернак выступили на Конгрессе. Для Исаака Эммануиловича Бабеля это была, действительно, последняя поездка за рубеж. Хоть во Франции жили его первая жена, их дочь Наташа, но на просьбы поехать получал отказ.
В письме ко мне Филипп Гозиассон, называя своих одесских знакомых, упомянул Ильфа, Фазини, Бабеля.
А я себя ругаю за то, что, сосредоточившись на его творчестве, не расспросил о литературных связях.
Вероятнее всего и с Бабелем Гозиассон был знаком по Одессе. Уже не узнаешь.
Крохотный эпизод в биографии. Но меня «зацепил». Мне ближе и понятнее стал человек, написавший рассказ об итальянском трагике Ди Грассо.
Создатель Гринландии
Как приходит любовь к писателю?
Смешной, вроде бы, вопрос. Понятно, что с чтения его книг.
Нет, не всегда.
Сегодня – день памяти писателя, который много значил для меня в юности. Думаю, и для других.
8 июля 1932 года в Старом Крыму перестало биться сердце Александра Степановича Грина.
Эту фамилию я прочитал впервые в 1946 году.
Когда-то, до войны у отца была большая библиотека. Как техническая, так и художественная. Когда мы вернулись в Одессу,
