Юность на берегу моря Лаптевых: Воспоминания - Юрате Бичюнайте-Масюлене
Лежит Юргис, шевельнуться не может. Отец вернется с работы, поест и спешит в контору переплетать папки. Юргис стукнет в стенку, я иду.
— Юрате, подсунь мне тазик!
Понимаю, как трудно ему просить меня о такой услуге. А что поделаешь, за стеной теперь поселились Гасюнене с дочкой, не их же просить. Осторожно подставляю таз, потом все прибираю — совсем как сестра милосердия. Только вши не дают покоя, собираю их, сколько могу, ухожу на работу, терплю — чесаться стыдно. Вернувшись после работы, снова устраиваю на них охоту. Не оставлять же из-за этого друга в беде?!
Юргис уже привык — едва успеваю перекусить, как он уже стучит. Беру с собой какое-нибудь рукоделие, чаще всего — вязание, и спешу к своему больному. Сидим, болтаем. Юргис понемногу поправлялся. Люди посоветовали взять утюг и через тряпку прогревать ему поясницу. Он уже начал садиться, играл на аккордеоне, учил меня. Прихожу, поиграю, повяжу, приготовлю поесть, почищу рыбу, потому что отец Юргиса терпеть не может этой работы. Раз Вайдас распахнул дверь Масюлисов и крикнул:
— Хватит собирать вшей, марш домой!
Однако мне было двадцать четыре года, и я не больно-то принимала к сердцу поучения брата. Не слушалась я и мамы, стала отговариваться, чего прежде у нас не бывало. Юргис помаленьку начал ходить, опираясь на палочку. Приходил в контору.
Приближалась годовщина Октябрьской революции. Черепанов решил официально объявить, что Женька Артюховская, которая работала почтальоном вместо уехавшей Розы, его жена, и устроить свадьбу. Мы с Юргисом уже успели превратить свой сахар в бражку у немца Рейха и там гуляли. Потом зашли к Черепанову. Заглянул туда и сам Эльтерман.
— Исай Моисеевич, тут свадьба! — крикнул Черепанов. — Угадайте чья?
Эльтерман поднялся и сказал:
— Девушка, с которой я чокнусь, будет невестой, а молодой человек — женихом, — и, подойдя ко мне, он стукнул своим стаканчиком о мой, а потом чокнулся с Юргисом.
Все рассмеялись — никто не рассчитывал на такую свадьбу. Мы вернулись к Рейху и продолжили пить. Там и заснули кто где. Наутро я встала довольно поздно, за окном мела пурга. Юргис наигрывал что-то на аккордеоне, я стояла возле печки и смотрела в окно. Вдруг я увидела маму, бредущую по глубокому снегу, скорее всего, от Ядзи. Сдавило сердце — как низко я пала: дома не ночевала, маме приходится искать распутную дочь! До сих пор я всегда добиралась до дому… Что теперь подумает мама! Я стала плакать навзрыд. Юргис швырнул аккордеон на кровать и дернул меня за руку, чтобы я села подле него.
— Чего хнычешь?
— Видишь, мама ищет…
— Сколько тебе лет, что мамы боишься?
— Я не боюсь, но мне стыдно, что я так опустилась…
— Давай поженимся и всем разговорам положим конец!
Я передернула плечами. Разве так предлагают выйти замуж? Нет, не так представляла я себе эту сцену, не так мечтала получить предложение! «Давай поженимся» — это прозвучало так, как будто он сказал «давай поедим». Но в голове проносилось: «Девки из-за Юргиса с ума сходят… Утереть им нос?.. А то еще, глядишь, старой девой останусь… Я выйду замуж, а Анька будет ему письма писать…» Припомнились все девчонки, которых я, по его просьбе, приводила познакомиться и оставляла. «А может, серьезнее станет, когда женится?»
— Пошли домой, скажем родителям! — решительно заявил Юргис.
Сначала мы пошли к его отцу, но не застали его дома. Заглянули в женскую юрту и сказали, чтобы готовились к свадьбе. Женщины смеялись, думали, что мы, по обыкновению, валяем дурака.
Маму нашли у Анны Степановны. Они сидели, положив руки на стол, и время от времени давили проползающих мимо клопов. Мы остановились в дверях. Мама сердито посмотрела на нас.
— Мамочка, мы женимся, — сказала я.
— Даст Бог, закончится все это безобразие. Пошли домой!
Уже дома мама спросила:
— Юргис, а ты сумеешь жить по-человечески? Ведь ты совсем спился.
— Вообще не пить не обещаю, но постараюсь уменьшить норму, — ответил Юргис и добавил: — А Юрате пусть перестанет рассказывать анекдоты — куда ни пойдешь, всюду услышишь анекдот, оказывается, все это ее язычок.
— А деньги на свадьбу у тебя есть? — снова спросила мама.
Я знала, что, кроме долгов, у него нет ничего.
На другой день мама пригласила Юргиса с отцом к нам.
— Лучшей снохи мне и не надо, — сказал отец.
Свадьбу назначили на 20 ноября. Денег у Масюлисов не было. На моей сберкнижке лежало две тысячи рублей, их мы и решили пустить на свадьбу. Мама отдала мне кремовый гипюр, которого здесь никто не покупал. Юргис носил галифе и гимнастерку сталинского фасона, из которой решили сшить спортивную куртку. Жильвитене пообещала все сделать. Гимнастерку надо было распороть и выстирать. Глажу я постиранные куски и соскребаю ножиком гнид — стыдно портнихе отдавать. Мама подошла ко мне, обняла и заплакала:
— Вот как я выдаю замуж свою доченьку! Вместо того чтобы заботиться о своих туалетах, сидит и соскребает гнид с лохмотьев жениха…
Когда о свадьбе мы сообщили будущим гостям, мои подружки пообещали сварить бочонок бражки, второй бочонок пообещали приятели Юргиса. Осталось позаботиться о закуске и о запасе спирта на случай, если не хватит выпивки. Только когда Жильвитене стала шить мне платье, литовские женщины поверили, что мы не шутим. Эльтерман уехал в командировку, предварительно подписав два приказа: первый — по случаю свадьбы провести в наш дом электричество, до сих пор оно было только в конторе; второй — выделить нам нарты с собаками, чтобы мы могли съездить в Казачье и зарегистрировать брак.
Собравшиеся гости проводили нас. Костя Третьяков привез и якутскую шубу из оленьего меха, надеваемую через голову, — кухлянку. Но мне она не понравилась, и я поехала, укутавшись в ватное одеяло. Платье не надела и была в ватных штанах и синей телогрейке.
За столом сидела якутка. Когда мы
