Перо в её руке. Женские письма – женские судьбы в XVIII веке - Сесиль Берли

8 октября 1793 года, Сент-Пелажи

Я не знаю, дружок, смогу ли снова увидеть тебя или написать тебе. Помни свою мать. В этих нескольких словах заключено все лучшее, что я могу тебе сказать. Ты не видела, как я была счастлива, исполняя свои обязанности и принося пользу страждущим. Иного пути к счастью не существует.

Ты видела, как я остаюсь спокойна в несчастии и заточении, потому что мне не в чем было упрекнуть себя и в душе моей сохранялось воспоминание о добрых делах и радости, которую они приносят. Иного средства переносить злоключения и превратности судьбы также не существует.

Может статься – и я надеюсь на это, – что тебе не уготованы испытания, подобные выпавшим на мою долю; но есть и другие невзгоды, которые потребуют от тебя не меньшей стойкости. Жизнь в строгости и постоянных занятиях является первейшим предохранительным средством от всех опасностей, и необходимость, как и соображения благоразумия, обязывает тебя к серьезному труду.

Будь достойна своих родителей: они оставляют тебе великий пример; и если ты сумеешь извлечь из него пользу, то недаром проживешь свою жизнь.

Прощай, любезное дитя, ты, кого я вскормила своим молоком[66] и кому мне хотелось бы внушить все свои чувства. Однажды ты сможешь понять, какие усилия я прилагаю в эту минуту, чтобы не поддаться нежности, которую вызывает во мне твой милый образ. Прижимаю тебя к груди своей.

Прощай, моя Юдора.

Вечером 31 октября 1793 года госпожу Ролан переводят в Консьержери. Ранее в тот же день, около полудня, казнят 21 жирондиста, которых накануне признали виновными. 7 ноября ее адвокат сообщает ей, что на следующий день она предстанет перед революционным трибуналом. Манон просит его не приходить, зная, что ее судьба уже предрешена. Она тщательно готовит речь в свою защиту, создав шедевр риторического искусства. Однако она уже знает, что ей не дадут взять слово. Утром 8 ноября суд выносит ей смертный приговор. Днем ее казнят на гильотине на площади Революции[67]. Она встречает судей, толпу и смерть, как римская героиня, мужественно и гордо.

День 7 ноября госпожа Ролан заканчивает тем, что пишет последнее в своей жизни письмо. Оно предназначено для госпожи Годфруа, владелицы пансиона, в котором уже некоторое время находится Юдора Ролан. Письмо написано сдержанным, изысканным языком. У его автора больше не осталось сил.

7 ноября 1793 года, Консьержери

Той, на кого возложены заботы о моей дочери. Гражданка, несчастью и доверию к вам обязаны вы тем, что у вас находится столь дорогой мне предмет. Я доверяю выбору друзей своих[68], и это внушает мне надежды на то, что вы исполните то, о чем я хочу просить вас и что так мучит меня в моем нынешнем положении.

Мужество позволяет с легкостью переносить беды, выпадающие на нашу долю, но материнское сердце не может не тревожиться о судьбе ребенка, с которым чувствует себя разлученным.

Если несчастье есть знак божий, то да оградит оно мою любезную Юдору – не хочу сказать от горестей, подобных моим, но от опасностей, которые я нахожу бесконечно более грозными! Да сохранит она свою невинность и да исполнит однажды, в мире и безвестности, трогательный долг жены и матери. Ей необходимо подготовиться к этому посредством деятельной и размеренной жизни и соединить склонность к обязанностям своего пола с некоторыми талантами, которые, возможно, ей пригодятся. Я знаю, что в вашем доме она найдет потребные к тому средства. У вас есть сын, и я не решаюсь сказать вам, что мысль об этом смущала меня; но вы также имеете дочь, и это возвратило мне покой. Сказанного будет довольно чувствительной душе, матери и такому человеку, каким я вас полагаю. Мое положение рождает сильные чувства, но не позволяет долго говорить о них.

Примите мои пожелания и мою благодарность.

Мать Юдоры.

8. Мария-Антуанетта

Писать, чтобы выжить

Прощайте, я устала писать; мне никогда не доводилось заниматься подобным делом, и я всякий раз боюсь что-нибудь забыть или написать какой-нибудь вздор[69].

Мария-Антуанетта – Ферзену, 2 и 7 ноября 1791 года

Мария-Антуанетта – не любительница вести переписку и никогда не видела в ней волнующей возможности познать самое себя. Эту женщину нельзя назвать интеллектуалкой или заядлой читательницей, но она умнее, чем принято думать. Долгое время переписка была для Марии-Антуанетты умственной и физической пыткой, навязанной матерью, которая использовала письма для контроля и даже террора. Когда сгущаются тучи, Мария-Антуанетта понимает, что отныне без переписки не обойтись, а может быть, даже не выжить. Письма становятся ее защитой от невзгод, которые снова и снова обрушиваются на нее, в особенности в 1785–1786 годах, когда вскрывается скандальная «история с ожерельем». Но мишенью беспощадной общественной критики Мария-Антуанетта становится куда раньше, по меньшей мере с начала 1780-х. Подданные Французского королевства ненавидят и даже презирают свою королеву, которая кажется им олицетворением легкомыслия, высокомерия и невиданной роскоши, то есть характерных черт придворной аристократии, оторванной от самых тривиальных жизненных реалий основной массы населения. Отныне в ней видят только «порочную королеву» (по словам Шанталь Тома). Общественное мнение почти единодушно сходится в том, что жизнь этой транжиры и интриганки оскорбляет французов, многие из которых живут в невообразимой бедности. По мере того как общество все больше политизируется в преддверии Революции, переписка становится для Марии-Антуанетты средством самозащиты и даже выживания. На нее нападают со всех сторон, как вербально, в пасквилях, брошюрах, песнях, газетных статьях, так и визуально, посредством карикатур, сочетающих в себе анимализацию, эротизацию и самую грубую порнографию. Королева отвечает тем, что пишет письмо за письмом. С началом Революции число ее корреспондентов разрастается, доходя до 20 человек, которые находятся как во Франции (Мирабо, Барнав, шевалье де Жарже), так и за рубежом (госпожа де Полиньяк, Мерси-Аржанто, Ферзен). Цель этой переписки – спасти монархию, единственный политический режим, который Мария-Антуанетта признает легальным и легитимным, сохранить власть Людовика XVI и своего сына-дофина, наконец, спасти королевскую семью и себя от гибели.

Очень рано королева осознает грозящую ей опасность. Во Франции, охваченной революцией, она чувствует себя загнанным зверем, а кроме того, и как никогда остро, – «австриячкой». Той, которая может и даже обречена стать добычей разъяренной толпы. В своих письмах она взывает о помощи, в первую