Лев Каменев: «Я не согласен» - Анна Сергеевна Кочетова
Каменев все это фиксировал на бумагу.
– Итоги дискуссии? Итоги известны. На вчерашний день за партию голосовало, оказывается, 724 тыс. товарищей, за оппозицию – 4 тыс. с лишним. Грохотали у нас оппозиционеры, что ЦК оторвался от партии, партия оторвалась от класса, что если бы да кабы, да во рту росли грибы, то они, оппозиционеры, имели бы наверняка 99 % на своей стороне. Но так как грибы во рту не растут, то оказалось, что у оппозиции даже 1 % не имеется. Таков итог, – резюмировал Сталин.
А дальше Каменев только и успевал записывать, какими словами Сталин называл руководителей оппозиции: «мелкобуржуазные интеллигенты», «люди, не страдающие скромностью», «оторванные от жизни интеллигенты».
Все слова Сталина поддерживались аплодисментами, смехом и криками: «Правильно!»
Сталин утверждал, что оппозиция расходится с партией по всем вопросам, а значит, у нее есть все необходимое для создания новой партии. «Не хватает только мелочи, – говорил Сталин, – не хватает силушки для этого».
Дальше было хуже. Сталин подробно осветил семь основных вопросов, по которым принципиально расходятся партия и оппозиция. Каменев, слушая это, понимал, что битва проиграна: все воспринимают оппозицию как новую партию. Но никакой новой партии быть не может! Есть только одна партия, ради которой он живет и работает.
Опять Сталин вспоминал, как Каменев отказался поддержать вооруженное восстание:
– Ленин его подгонял палочкой, угрожая исключением из партии.
Вспоминал о его разоблачительной брошюре «Две партии», в которой Каменев раскрыл все иллюзии сотрудничества с Троцким.
Сталин недвусмысленно дал понять, что восстанавливать Троцкого и Зиновьева в партии никто не собирается, во всяком случае сейчас. На это вновь прозвучали аплодисменты и крики: «Правильно!»
И вдруг Сталин прямо поставил Каменева перед выбором:
– Надо выбирать: либо боязнь того, что Троцкий использует письма Каменева и разгласит его тайные разговоры с Троцким, и тогда – опасность остаться вне партии, либо отбросить всякую боязнь и остаться в партии. Либо одно, либо другое.
Подводя итог, Сталин озвучил свои условия:
– Оппозиция должна разоружиться целиком и полностью и в идейном, и в организационном отношении. Она должна отказаться от своих антибольшевистских взглядов открыто и честно, перед всем миром. Она должна заклеймить ошибки, ею совершенные, ошибки, превратившиеся в преступление против партии, открыто и честно, перед всем миром. Она должна передать нам свои ячейки для того, чтобы партия имела возможность распустить их без остатка. Либо так, либо пусть уходят из партии. А не уйдут – вышибем[343].
Дальше Каменев уже не слушал… Нужно было действовать и принимать меры, если они хотят остаться в партии.
Съезд на стороне Сталина, а значит, дальнейшая борьба не приведет ни к чему хорошему. Никто не хочет уступать. Спор действительно достиг апогея, и единство партии под угрозой. Поэтому, посовещавшись, зиновьевцы приняли решение капитулировать.
3 декабря 1927 года они подготовили заявление. Составление его далось не так-то легко. Если просто признать свои ошибки, тогда зачем они столько времени отстаивали свои интересы? Если не признать, то как им вернуться в партию, ради которой они все это и делали? Каменев много раз переписывал текст заявления. Среди его бумаг можно найти вариант – «Вот как должна звучать наша речь, если мы хотим изменить решение съезда»[344]. В итоге заявление было готово, его подписали 120 человек, включая Каменева и даже Троцкого.
Они признавали, что встали на путь фракционности и «прибегали к средствам, идущим вразрез с партдисциплиной», но только из-за того, что встречали нестерпимые обвинения. Они подчеркивали свою уверенность в правоте своих взглядов, говоря, что не могут отказаться от них. Но ради сохранения единства партии они согласны прекратить всю фракционную деятельность, так как «борьба в таких формах должна быть ликвидирована». В заявлении подчеркивалось, что «ни на раскол, ни на вторую партию мы не пойдем» [345].
5 декабря у Каменева появилась возможность высказаться и донести решение оппозиции до съезда. Однако все пошло не по плану. В гробовой тишине Каменев вышел к трибуне:
– Я выхожу на эту трибуну с единственной целью – найти путь примирения оппозиции с партией[346].
На этом тишина закончилась. Зал взорвался возгласами: «Поздно!», «Ложь!» Но Каменев продолжал:
– Оппозиция представляет меньшинство в партии. Она, конечно, никаких условий со своей стороны ставить партии не может. Она может сказать съезду тот вывод, который она для себя делает из истории двух лет борьбы, и ответить на те вопросы, которые ей поставлены.
Рассказывая о принципиальных разногласиях с партией, Каменев представил два пути решения вопроса – создание второй партии или полное подчинение партии большевиков. Однако он сразу оговорил, что создание второй партии – это гибельный путь для пролетарской диктатуры и революции.
– Этот путь для нас заказан, запрещен, исключен всей системой наших взглядов, всем учением Ленина о диктатуре пролетариата. По этому пути мы своих единомышленников вести не можем и не хотим.
Это снова взорвало зал криками: «Врете!», «Но вы вели!»
Каменев продолжал сквозь шум:
– Остается, стало быть, второй путь. Этот путь – после жестокой, упорной, резкой борьбы за свои взгляды – целиком и полностью подчиниться партии. Мы избираем этот путь, ибо глубоко уверены, что правильная ленинская политика может восторжествовать только в нашей партии и только через нее, а не вне партии, не вопреки ей. Стать на этот путь – для нас значит подчиниться всем решениям съезда, как бы тяжелы они для нас ни были, и выполнить.
Последовали крики «Никто не поверит», но Каменев настаивал, что оппозиция прекратит всю фракционную борьбу и ликвидирует фракционные организации.
Если бы Каменев на этом и закончил, поставил точку, то, возможно, дальнейшая жизнь его и всех оппозиционеров сложилась бы иначе. Но тогда он не был бы Каменевым. Он всегда защищал свои принципы и идеи до конца. И здесь не смог промолчать. По мнению Каменева, съезду следовало понять, что их идеи не временные мысли, пришедшие из ниоткуда. Они для оппозиции принципиальны, даже под угрозой исключения из партии:
– Если бы мы к этому прибавили отречение от взглядов – это было бы не по-большевистски. Если бы с нашей стороны было отречение от взглядов, которые
