Тишина между сиренами - Ирина Колин
Примерно через пару недель мы стали понемногу расширять зону отхода от дома. Выходили с ребенком на площадки и в парк. Но все равно, в голове крутилось только одно – куда спрятаться, если прямо сейчас зазвучит сирена? Я шла в парк, оценивая здания. Здесь явно нет убежища, а лестничная площадка с окнами, значит сюда нельзя забегать. Вот если прямо сейчас зазвучит, то я успею добежать до торгового центра, там есть убежище. А вот если сейчас, то стоит вернуться на пару домов назад, потому что впереди большая дорога и там дальше только маленькие магазины, в которых будет небезопасно. Я настроила оповещающее приложение только на свой район, чтобы не дергаться каждый раз. Зачастую, уведомление об атаке приходило на секунду, две раньше, чем начиналась сирена. Один раз я гуляла в парке с сыном и почувствовала вибрацию в кармане. Рядом стояла другая мама с телефоном в руке и по ее: “Ой” я поняла, что за уведомление мне пришло. Схватив детей на руки мы услышали сирену и я побежала к маленькому бетонному укрытию, которое недавно установили в парке. Запыхавшись, мы втиснулись туда, где уже стояло множество родителей с малышами, несколько старушек и более молодых прохожих. За полторы минуты сирены мы набились в этот блок так, что практически невозможно было повернуться. Я постаралась достать телефон и включить сыну мультики, попутно отвлекая и других детей. Несколько громких взрывов прозвучали прямо над нами, от чего все взрослые обеспокоенно переглянулись. Подождав еще немного времени после, мы потихоньку вышли из убежища. На небе было видно два облачка от сбитых ракет. Практически прямо над детской площадкой. Я сделала видео об этом, и получила множество комментариев, что это фейк, что это графика, и вообще, так вам и надо. Этих диванных знатоков я проигнорировала. Они все равно не поверят и не будут выяснять какую-то информацию, пока это не случиться с ними. Хотя и при этом случае есть большая вероятность, что факты все равно будут для них скрыты.
Где-то через полгода обстрелы по югу и центру страны стали реже. Многие люди, кто уезжал в начале войны, возвращались. Хотя в обострение включилась другая террористическая организация – Хизбалла, которая по большей части атаковала север Израиля. И теперь, слыша сирену, у многих возникал вопрос – откуда стреляют и кто. Это играло значение, так как северная организация была лучше вооружена. Однако из-за того, что она действовала на территории Ливана, а не на ничейном клочке земли, у нее там меньше приспешников. К тому же, у Хизбаллы не было ужасающего преимущества Хамаса – спрятанных заложников, которые были похищены в первые дни войны. Хотя я не упоминала об этом довольно долго, именно этот факт является одним из самых тяжелых. Множество мужчин, женщин, детей и стариков были похищены седьмого октября и утащены в Газу. Террористы забирали с собой и тела убитых, так как знали, что даже за них Израиль будет готов что-то отдать. По всей стране до сих пор висит множество плакатов и желтых ленточек с флагами[6], а люди выходят на демонстрации с призывом сделать все для возвращения оставшихся в Газе. Я пишу эту книгу в июле 2025 года, и лица людей, находящихся и убитых в плену смотрят на меня, куда бы я не поехала. Я помню первые недели, когда фото похищенных были абсолютно везде, включая разные стены в других государствах. Я помню видео, на котором случайные прохожие срывали плакаты, крича на тех, кто их развесил, что это все неправда. Я помню комментарии в социальных сетях по типу: “Ну они же на фото улыбаются. Значит им там нормально” (все фото взяты до плена). И помню тотальную тишину мирового общества о том, что среди похищенных есть множество детей, младшему из которых не было еще и года, пожилых и в принципе гражданских людей.
Когда служба тыла дала послабления, руководство оркестров по всей стране начало придумывать, как привлечь музыкантов к какой-нибудь работе[7]. По прежнему нельзя было собираться большим количеством людей, так что обычные концерты и оперы были еще не доступны. Нам сказали составить небольшие ансамбли, с которыми организовывались часовые выступления в школах, маленьких предприятиях и даже обычных жилых подъездах. Первый большой концерт у нас был в поддержку заложников. Нам выдали майки с лозунгом: Верните их домой сейчас (Bring them home now), наклеили фото еще находящихся в плену людей на зрительские кресла, оставив немного свободных для желающих прийти на концерт вживую и транслировали выступление онлайн. Мы играли израильские песни и одно-два знаменитых легких классических произведения. Но самое эмоциональное для меня было видео, которое показывали вначале. Мы делали генеральную репетицию перед концертом и смогли ознакомиться с видеорядом до него. На самом выступлении я не смогла смотреть, сжимала руку в кулак, стараясь не расплакаться, так как на репетиции я глянула первые минуты. Это была нарезка с детьми, которые находились в плену. Обычные семейные видео с ними, как они играют, разговаривают, улыбаются. На тот момент никто не знал, живы ли они. Осознание того, что чей-то ребенок сейчас страдает, оторван от семьи, напуган и неизвестно в каких условиях находится, вынудило меня отвернуться и просто пытаться не заплакать в голос. Даже сейчас, при написании этого текста, мне не удается сдерживать слезы. Никто не должен знать, какого это, когда его ребенок находится в плену.
Через какое-то время
