Ферма. Неудобная история, которую вычеркнули из хроник Холокоста - Джуди Раковски
После службы я подошла познакомиться с раввином и его женой. Они оказались американцами. Я спросила, участвовал ли он в событиях в Едвабне, и он подтвердил, что был там, но ничего не может об этом сказать. Впрочем, он пригласил меня и еще нескольких человек на ужин в своем доме.
Вскоре я сидела за длинным обеденным столом в доме раввина. Рядом со мной сидело полдюжины поляков, светловолосых и голубоглазых, которые внимательно следили за раввином, повторяя ритуалы шаббата, которые им явно были незнакомы. Они следили за его движениями, пытались вовремя произносить благословение вина и хлеба. По разговорам я поняла, что некоторые из них лишь недавно узнали, что являются евреями по рождению. Некоторые также упоминали об участии в ритуалах в Едвабне. Я могла лишь догадываться, насколько тяжело это было. Каково это, благополучно жить, принадлежа к большинству 38-миллионной нации, а потом обнаружить, что ты – представитель крохотного и многими ненавидимого меньшинства? Я надеялась, что раввин помогает им справляться с этой тяжелой ситуацией.
После десерта раввин поблагодарил молодых людей, которые помогали ему в тяжелой задаче бдения над погибшими. А потом он прочел длинную лекцию, предостерегая всех от употребления в пищу крекеров, где могут содержаться некошерные ингредиенты. Мне казалось, что для проповеди стоило бы выбрать более серьезную проблему. Какую возможность он упустил!
Однажды я стала свидетелем того, как духовный лидер не смог понять людей. Я присутствовала на католических похоронах на Род-Айленде. Хоронили тринадцатилетнюю девочку, погибшую в автомобильной катастрофе. И священник не сумел утешить рыдающих одноклассников – он призывал их радоваться, потому что подруга их теперь на небесах.
Появление в Польше «новых» евреев в 2001 году было просто поразительным. Девяносто процентов евреев были убиты полвека назад, а большая часть оставшихся покинула страну в 1968 году при коммунизме. Еврейские организации, устремившиеся в Польшу после падения коммунизма, хотели воссоздать еврейскую общину. Но не все спешили сообщить новости своим супругам, друзьям и одноклассникам. Человек, который всю жизнь прожил польским католиком и неожиданно узнал, что является евреем, мог разрушить романтические и семейные отношения и даже лишиться работы. У этих людей были гораздо более серьезные проблемы, чем анализ состава крекеров.
Я поблагодарила за ужин и вышла. По дороге я пообщалась с некоторыми молодыми людьми. Они говорили, что им очень нелегко осознать произошедшее в Едвабне. Они только начинали привыкать к мысли, что рождены евреями. Им хотелось все узнать и изучить, но это было очень тяжело.
Этот разговор подтолкнул меня к мысли написать небольшую статью, которая пролила бы свет на необычный опыт поляков в Едвабне. Но такая статья просто не могла быть небольшой – она должна была стать обширной и сложной, затрагивающей многие проблемы Польши. Я искала еврейку, которой удалось выжить после убийства целой семьи, а открыла для себя серьезные проблемы страны. Польша все еще болезненно переживала откровения польско-еврейских отношений – и боль эту можно было сравнить с фантомными болями в ампутированной конечности. Сегодня вечером узнала об этом из первых рук.
Я пожелала молодым людям доброго шаббата, и мы расстались. Я не стала записывать их контакты, которые могли понадобиться мне для работы над статьей. Своих контактов им я тоже не оставила. Я решила сосредоточиться на поисках Хены и на всем том, что мне открылось в ходе этих поисков. Этого и так было очень много.
Через две недели после моего возвращения (а к тому времени я работала редактором в Boston Globe) произошли террористические акты 11 сентября, которые напрочь вытеснили проблемы массового убийства евреев в Польше в 1941 году из сознания американцев. Но в декабре польский Институт народной памяти официально признал, что преступление в Едвабне было совершено поляками.
Глава 10. Рухнувшие надежды
Варшава, Польша, 2006 год
Кости семьи Дула благополучно прибыли в Огайо в чемодане Сэма. Он похоронил их в небольшом деревянном ящичке между могилами своих родителей в Кантоне. Раввин провел необычную службу в память тех, кого жестоко убили в годы войны. Поездку 2001 года Сэм называл своей «лебединой песней» – тогда ему удалось очень многое узнать. Он окончательно перебрался во Флориду и объявил, что уходит на пенсию – отказывается не только от строительства и управления недвижимостью, но и от деятельности, связанной с холокостом. В телефонном разговоре он сказал мне:
– Теперь я занимаюсь поддержанием. Поддержанием Сэма…
Он стал играть в теннис – «я отбиваю мяч, только если он летит прямо на меня», – стал готовить кошерную пищу и участвовать в обеспечении безопасности своего городка. Сэм стал помощником шерифа и периодически выходил на патрулирование.
У этого человека были все права на почетный отдых. Но я скучала по нашим первым поездкам в Польшу. Мы представляли собой странную парочку, путешествующую по фермам и архивам. Сэм был настоящим двигателем – он без устали колесил по польской глубинке, останавливаясь в городах, где когда-то жили или прятались его родственники. Стоило ему завидеть кого-то из стариков, он сразу же опускал стекло в машине и спрашивал дорогу. А потом называл имена и род занятий родственников, которые когда-то жили здесь, и добывал детали, помогавшие заполнить пробелы на мысленном генеалогическом древе. Он абсолютно комфортно чувствовал себя в родных местах, где я всегда оставалась чужой. Поразительная близость с людьми из страны и жизни, которую ему пришлось покинуть, казалась почти медицинской. Он мог утешить вдову или рассмешить крестьянина, вспахивающего поле конным плугом. Он общался с людьми совершенно искренне, почти по-родственному. Он гордился тем, что является частью этого мира, и испытывал мучительную боль от потери этой идентичности.
Сэм помнил все добрые поступки поляков по отношению к нему в годы войны. Он помнил начальника немецкого гаража, который в 1942 году предупредил его о готовящейся облаве на евреев. Помнил женщину, мастера с завода, куда его отправили на принудительные работы, – тогда его семья жила в краковском гетто, а эта женщина подкидывала готовые детали к его станку, чтобы помочь ему выполнить норму. Многие воспоминания были связаны с едой – еды в годы войны хронически не хватало. Поляк-водитель, возивший нацистского офицера, не раз останавливался возле входа в концлагерь, когда Сэм
