Мамы. Письма на заметку - Шон Ашер
И последнее. Я не знаю, куда я ухожу, но где бы я ни оказалась, часть меня навсегда останется с вами. В ваших жилах течет и моя кровь. Вы унаследовали лучшее, что было во мне. Я не смогу быть с вами, но с вами будет моя душа.
Иногда, когда вы играли на своих инструментах, я закрывала глаза, чтобы лучше слышать. И мне часто кажется, нет, я совершенно уверена, что когда вы будете брать в руки скрипку или садиться за рояль и играть страстно и целеустремленно, магия музыки призовет меня, и я приду. Я сяду рядом и снова стану призывать вас сыграть еще раз, и еще, держать темп, поднять локоть, сесть прямее. А потом обниму и скажу, как прекрасно у вас получается и как я вами горжусь. Я обещаю. И даже если вы бросите музыку, все равно я буду приходить к вам в те минуты, когда вы живете страстно и целеустремленно. Может быть, это случится на вершине горы, или когда ваши руки впервые обнимут вашего ребенка, или когда вы заплачете от разбитого сердца – или даже когда вы всю ночь просидите над каким-нибудь заданием из школы или с работы. Знайте, что ваша мать понимает, что вы чувствуете – и обнимает вас, и призывает на сдаваться. Я обещаю.
Я часто мечтала, что после смерти я узнаю наконец, как это – видеть мир обычными глазами. Видеть далеко перед собой, различать детали в оперении птицы, водить машину. Как же мне хочется испытать идеальное зрение. Я призываю смерть, надеясь, что она исправит меня, даст мне то, в чем отказала мне жизнь. Мне кажется, что моей мечте суждено сбыться. Когда придет и ваше время, я буду вас ждать, и вам тоже воздастся все, что было отнято и потеряно. Я обещаю. А пока – живите, мои любимые дети. Живите достойной жизнью. Живите сполна, не упуская ничего, внимательно, благодарно, смело и мудро. Живите.
Люблю вас обеих. Навсегда и навеки, через бесконечность, время и пространство. Помните об этом.
Мама.
23
Расскажи о нас матери
В 1900 году двадцатишестилетний английский писатель Гилберт Кит Честертон оказался в затруднительном положении: выяснилось, что он безумно влюблен в девушку по имени Франсес Блогг, что это обстоятельство существует уже значительное время и что на самом деле она ему настолько нравится, что он желал бы на ней жениться. В то же время его мать, женщина решительного нрава, имела на него иные виды – она уже подобрала ему невесту, сущего ангела и дочь старинного друга. И вот однажды, сидя за обеденным столом напротив своей матери, он написал ей письмо, в котором постарался изложить свое затруднение. Похоже, что оно сработало – Честертон и Блогг поженились в следующем году и не расставались до самой его смерти.
Гилберт Кит Честертон – к Марии-Луизе Честертон
1900 г.
Розбери-Вилла, 1, Грэнвиль-роуд, Феликстоу
Моя дорогая мама,
ты, возможно, сочтешь это предприятие слегка смехотворным. Ты сидишь сейчас напротив меня и рассказываешь о миссис Берлайн. Но я выбрал этот способ обратиться к тебе, так как полагаю, что тебе захочется основательно подумать о нижеизложенном, прежде чем говорить со мной или писать мне в ответ.
Я собираюсь изложить тебе в полном объеме обстоятельства, в которых я, надеюсь, вел себя достойно, хотя я в этом и не полностью уверен, и испросить твоего совета. Ситуация немного запутанная и, повторюсь, я не вижу, как мог бы поступить иначе, но даже если выяснится, что я величайший глупец, которого земля носит, и все испортил, есть на свете единственный человек, к которому я могу обратиться и суждениям которого доверяю. Матери знают все глупости своих сыновей, как никто другой, и в твоем случае это особенно заметно. Я всегда радовался этому и вовсе этого не стесняюсь: так было и будет всегда. Легче такое сказать, чем написать, но ты ведь согласна, верно?
Меня невыразимо беспокоит твое отношение к моим усилиям, во все продолжение которых мысль о тебе и о том, как на тебя повлияет это письмо, не оставляла меня. Очень надеюсь тебя не разочаровать.
Почти восемь лет тому ты обронила замечание – кстати, это показывает, что хотя мы иногда и подшучиваем над твоими замечаниями, мы их не забываем. Замечание относилось к воображаемой юной даме, в которую мне суждено будет влюбиться, и приняло следующую форму: «Если она порядочная, мне неважно, кто она». Не могу даже подсчитать, сколько раз я повторил эти слова про себя за последние пару дней, пока решался на это письмо.
‘МАТЕРИ ЗНАЮТ ВСЕ ГЛУПОСТИ СВОИХ СЫНОВЕЙ, КАК НИКТО ДРУГОЙ ’.
Пожалуйста, не пугайся; не воображай, будто случилось что-то ужасное или непоправимое. Дорогая мама, я еще не женат, и даже не обручен. Я призываю тебя на суд мудрейших в самом начале разбора этого дела. Теперь, если ты не возражаешь, я приступлю к его краткому, но полному описанию.
Мне известно, что ты замечаешь и примечаешь все, что происходит вокруг, более точно, чем кто-либо еще; соответственно, я полагаю, что ты вряд ли думаешь, будто каждое воскресенье я отправляюсь в Бедфорд-парк полюбоваться природой. Не удивлюсь даже, если все или почти все, что я сообщаю этим письмом, тебе уже известно. Итак (поскольку мы с тобой оба не выносим многословия, я не собираюсь строить это письмо в духе миссис Рэдклифф[25]): первую половину своего знакомства с семейством Блогг я провел в близких, но легкомысленных и вполне платонических отношениях с Франсес Блогг, за чтением, разговорами и прочими мелочами жизни, в чудном согласии по множеству предметов, в то время как вторая половина была занята восхитительным, хотя и болезненным, осознанием, что платонизм, по крайней мере с моей стороны, вовсе не столь свободен резвиться на просторе, как я полагал. В этой позиции мы сейчас и находимся. Кроме ее семьи и тебя, это никому неизвестно. Моя дорогая мама, надеюсь, что ты по крайней мере сочувствуешь моему положению.
Мы любим друг друга сильнее, чем когда-либо сможем выразить. Я постарался воздержаться
