Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман
Последним его заметным выступлением в США стала речь 11 марта на обеде по случаю второй годовщины ленд-лиза. Поводом стали жалобы американского посла в Москве Уильяма Стэндли на то, что советский народ держат в неведении о масштабах помощи союзников. В своей речи Литвинов сказал, что «поставки по ленд-лизу являются большой помощью нам и глубоко ценятся народом Советского Союза, который полностью осознает их масштабы»[734]. О речи Литвинова сообщалось в советской прессе, что стало одним из немногих упоминаний о значении ленд-лиза, а Стэндли публично выразил ему признательность.
Встреча Литвинова с министром иностранных дел Великобритании Э. Иденом и послом в Вашингтоне лордом Галифаксом. 17 марта 1943 г. (Из открытых источников)
В апреле Литвинова вызвали в Москву. Путь был неблизкий, и это могло означать только одно – в Кремле решили сменить представителя в США. Зачем-то Сталину понадобилось в разгар войны избавляться от самого известного и популярного советского посла – сравнимой популярностью обладал только Майский, которого отозвали из Лондона почти одновременно. Шейнис намекает, что в этом был виноват Молотов, обвинявший Литвинова в игнорировании его указаний. Однако Сталин вряд ли стал бы слушать своего наркома, если бы сам был доволен работой посла. Одни исследователи считают, что вождь был зол на Литвинова, который не смог добиться открытия второго фронта. Другие полагают, что посол сам попросил разрешения вернуться. Об этом он 7 мая сообщил помощнику президента Самнеру Уэллсу, добавив, что хочет убедить Сталина теснее взаимодействовать с Западом. Если верить Уэллсу, Литвинов также говорил, что Молотов противодействует ему и скрывает от вождя его послания[735].
Литвинов на обложке журнала «Тайм» (11 мая 1942 г.)
Возможна и третья причина – неосторожные высказывания дипломата, о которых в Москву периодически сообщал работавший под «крышей» посольства резидент советской разведки Василий Зарубин. Например, в ноябре 1942 года он писал, что Литвинов был и остается противником советско-германского пакта, о чем Берия тут же сообщил Молотову[736]. Говорилось и о публичных похвалах посла в адрес Америки и американской демократии, что в Москве, конечно, расценивалось отрицательно. Недаром в конце пребывания в США Литвинов говорил тому же Уэллсу, что советское правительство запретило ему появляться на публике и произносить какие-либо речи[737].
Куда менее правдоподобна версия З. Шейниса. Он передал писателю Аркадию Ваксбергу слова, будто бы сказанные ему А. Петровой: «Литвинов перед отъездом из США посетил президента Рузвельта и в ходе беседы наедине передал ему доверительное личное письмо с объяснением истинных причин его отзыва: посол-еврей, да еще в такой стране, Сталину больше не угоден. Устно же он добавил: «Сталин развязал в стране антисемитскую кампанию. Это приведет к тяжелым последствиям». Аналогичное письмо он передал вице-президенту Уоллесу»[738]. Эту сомнительную информацию можно списать на попытки перестроечных публицистов непременно найти в действиях Сталина антисемитизм. Ни о какой «антисемитской кампании» в 1943 году не было и речи, но, если бы она и была, рассказывать о ней руководству США не было никакого смысла.
Президент Рузвельт и его советник Гарри Гопкинс. (Из открытых источников)
Есть еще версия, что об отзыве Литвинова попросил Сталина сам Рузвельт, которого начали раздражать постоянные просьбы посла по поводу второго фронта. Об этом пишет сталинский переводчик Валентин Бережков: «В одной из бесед со Сталиным посол США Гарриман дал понять, что президент Рузвельт недоволен подобными выступлениями советского посла. Посол, добавил Гарри-ман, не должен допускать нападок на правительство, при котором он аккредитован. Это выглядело как объявление Литвинова персоной нон грата. Для Сталина, недолюбливавшего Литвинова, нашелся повод отозвать его в Москву»[739].
А. Гарриман в воспоминаниях действительно писал, что Рузвельт был недоволен послом: «Если бы Литвинов продолжал в том же духе, у него возникли бы серьезные трудности с президентом… Его политика переживала тогда трудные времена, хотя начиналась с больших надежд»[740]. Исходя из этого, можно решить, что общее мнение об успешности американской миссии Литвинова ошибочно, хотя его разделяло в то время большинство американцев. Возможно, Гарриман, писавший свои мемуары много лет спустя, просто пересказывал слова Молотова, с которым часто встречался, когда в 1943–1946 годах был послом в Москве. Но не исключено, что он действительно излагал мнение президента, который, как настоящий политик, умело лицемерил и скрывал свои истинные мотивы.
Литвинов и его секретарь А. Петрова на острове Вознесения. 14 мая 1943 г. (Из открытых источников)
Когда Литвинов сообщил ему об отъезде, Рузвельт с грустью в голосе спросил: «Вы не вернетесь?» Литвинов пожал плечами – так у Шейниса. Другие авторы пишут, что он сказал президенту, что его миссия, вероятно, завершилась. Вылет был назначен на 10 мая; Айви пока что осталась в Штатах, и он летел вдвоем с Петровой. После разгрома армии Роммеля можно было строить маршрут через Африку, но для этого полагалось сделать прививки от тропических болезней. Доктор, осмотрев пациента, сказал, что не может одобрить дальний перелет: его организм сильно изношен. Литвинов, однако, настоял, чтобы ему сделали все необходимые прививки.
Из Вашингтона самолет вылетел в Майами, откуда через Пуэрто-Рико отправился в Бразилию. Снова замелькали названия, знакомые ему по атласам. Этот последний дипломатический тур позволил ему увидеть почти весь мир. В Белене он с детским удивлением записал в дневник: «Видел обезьянку, влезавшую на дерево». 14 мая полетели через Атлантику, сделав посадку на острове Вознесения – «дикий бесплодный остров с черными
