Он увидел солнце. Егор Летов и его время - Александр Витальевич Горбачев
Старый тюменский знакомый «Обороны», поэт Владимир Богомяков, который сходил в 2007 году на концерт группы, вспоминал, что Летов «был трезвый, даже хочется сказать слово „позитивный“, просветленный. Успокоился». Последний барабанщик «Обороны» Павел Перетолчин, когда-то учивший Наталью Чумакову играть на басу и влившийся в состав после того, как Летов выгнал Андрюшкина, зачем-то давшего бессмысленное интервью MTV вопреки распоряжениям худрука, рассказывал, что никогда не видел Летова раздраженным.
В этих обстоятельствах и возник самый добрый, сияющий альбом «Гражданской обороны» «Зачем снятся сны» – первая и последняя в жизни Егора Летова запись, где ему не понадобилось ни одного матерного слова. Даже голос его здесь звучит немного иначе – почти не переходит на рык, а преимущественно балансирует в диапазоне между торжественной сталью и утешительной, какой-то медовой горечью. Подобно многим поэтам, что в поздних своих периодах начинают избавляться от лишних слов, Летов достигает тут новой степени афористичности – в самых благотворных песнях альбома вроде «Сияния» или «К тебе» есть только привычный перечень наблюдений и выход куда-то вдаль; вот и все, и этого достаточно.
Рождению «Снов» предшествовала очередная творческая пауза – на сей раз в несколько месяцев, а не лет. «Такое ощущение, что где-то внутри пробка была, – рассказывал Летов. – Обычно как это возникает? Когда сам себе надоедаешь, начинаешь сниться самому себе. Весь мир представляется как комната, полная зеркал – куда ни глянь, везде ты, внутри самого себя начинаешь задыхаться. <…> Это даже не депрессия была, а ощущение чего-то совсем безнадежного, когда задыхаешься просто от своих мнений, от своих полностью устоявшихся точек зрения».
Выбил эту пробку очередной психоделический эксперимент, на который Летов не без опаски решился после первого в жизни бэд-трипа. «После глобального переосмысления произошедшего, двухнедельного самоочищения и самокопания был предпринят вторичный штурм, после чего я перескочил кучу уровней, получил опыт невероятный, которого у меня не было доселе, и стал в определенном смысле вообще другим человеком, – вспоминал он. – Кроме того, у меня открылся, как я это называю, „колодец“, из которого хлынула сама собой поэзия». Как всегда, он ходил по лесу и напевал в подаренный женой диктофон новые вещи – слова, мелодии, партии отдельных инструментов. На то, каким возвышенным и красивым вышел «Зачем снятся сны», повлияла и новая гитара: песни Летов сочинял на 12-струнной Rickenbacker и поначалу думал делать их в звуке «Егора и опизденевших»; в итоге альбом подписан обеими его группами сразу.
Летов говорил, что «Сны» – его первая запись, сделанная без поправки на то, как на нее отреагируют, и сравнивал ее с деревом, каждая из ветвей которого «представляет собой максимально положительное – именно положительное! – экстремальное состояние сознания, которым всегда грезили визионеры, наркоманы, художники, поэты и так далее». Альбом должен был показывать, зачем люди ищут пограничных опытов: «ради чего они идут на смерть, прыгают с парашютом, идут в солдаты, едут в горячие точки. Ради определенного Праздника, Праздника с большой буквы. Экстремального, экзистенциального, мистического, я не знаю. Потому что если Праздника нет – то эта жизнь на хуй не нужна!» Последняя фраза, весело произнесенная Летовым в гримерке московского клуба «Б1» после презентации альбома, впоследствии стала небольшим интернет-мемом.
«„Зачем снятся сны“ – альбом, который написан на более глобальном уровне, не на энергии отрицания, а на энергии принятия, – говорит Наталья Чумакова. – Все-таки до того альбомы были как бы о том, каково это – когда нет любви, нет света; грубо говоря, о том, как все плохо. А здесь – ну не о том, как все хорошо, а о том, как все правильно, важно, мощно. Но это „все“ гораздо выше, чем то, что мы ощущаем, когда здесь копошимся».
В первой же песне альбома человек решительно улетает в свой внутренний космос, оставляя позади бренную землю, и вся пластинка – это восторженное блуждание в лабиринтах собственных отражений, причем буквально: среди прочего, Летов возвращается к совсем раннему своему материалу – к «Снаружи всех измерений», написанной еще до приключений с КГБ, к песне «Пик Клаксон» «Я чувствую себя не в своих штанах», которую он записывал дома у братьев Лищенко в марте 1987-го, незадолго до поездки на рок-фестиваль в Новосибирск. «Это тоже знак, – продолжает Чумакова. – В каком-то плане он вернулся к тем ощущениям, когда еще не было всего того, что его потом настигло: преследований, смерти мамы, смерти Янки. Не было всех этих потерь».
Мне кажется, что, помимо всего прочего, в «Снах» еще очень много любви – конкретной, личной. Летов оберегал свою частную жизнь, но, судя по всему, он действительно был счастливым мужем. Это видно по фотографиям, это слышно по текстам – когда Летов поет: «Давай проверим, куда мы есть», – кажется, что это «мы» строго на двоих, как и «они» в стихотворении «Резвые», которое очень не случайно читает на альбоме именно Наталья Чумакова:
И неба было мало и земли
Когда они, взявшись за руки
Зажигали окурок рассвета от спички безумия
Совершали нелепые подвиги и драгоценные глупости
Безрассудно и смешно
Обретали / открывали
Земляничные поляны и иные точки зрения
Отдыхали на ветвях мирового древа
Созерцали невероятные приключения неуловимых
на планете обезьян
Вдохновенно и окончательно
Сбрасывали кожу, окуляры и хронометры
Благодарно догадываясь, кто они здесь
Изумленно постигая – почему всего навалом
и как оно все кругом
«Егор почему-то всегда хотел, чтобы у него на бас-гитаре играла девушка, – рассказывает Анна Волкова (Владыкина). – И с Наташей это осуществилось. Да и вообще все сошлось. И на басу играет, и футбол любит, и в литературе разбирается – все очень здорово. В каком-то смысле его мечта сбылась». В том, как сама Чумакова вспоминала об их совместном бытии,
