Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман
В феврале 1941 года, когда они находились в городской квартире, Максима Максимовича срочно вызвали на конференцию ЦК. Айви вспоминала: «По его резким движениям, когда он отбросил газету и вскочил на ноги, я поняла, что он давно этого ждал. Услышав, как за ним захлопнулась дверь, мы с Таней невидяще посмотрели друг на друга, и я спросила: «Ты можешь поверить, что папа больше никогда не вернется?»[685] Однако вечером он вернулся и сказал, что его исключили из ЦК. И не только его: статуса кандидата в члены и поста наркома рыбной промышленности лишилась жена Молотова Полина Жемчужина. По версии Поупа, причиной было еврейское происхождение обоих: Сталин будто бы «не хотел обижать немцев»[686]. Но это очередная фантазия; в ЦК осталось немало евреев, а заместителем наркома иностранных дел после снятия Литвинова стал Соломон Лозовский (Дридзо).
З. Шейнис ошибается, утверждая, что Литвинова исключили не на XVIII партконференции, проходившей 15–20 февраля, а на пленуме ЦК 21 февраля. Там же он будто бы произнес речь, содержание которой биограф передал так:
Соломон Лозовский. (Из открытых источников)
«– Мое более чем сорокалетнее пребывание в партии дает мне право и обязывает меня сказать здесь откровенно все, что я думаю по поводу происшедшего. Я не понимаю, почему обо мне стоит вопрос в той плоскости, в которой это было доложено.
Далее он говорил о необходимости и возможности если и не избежать войны, то оттянуть ее, изложил свои мысли о политике Советского Союза в отношении Англии и Франции. Сказал, что Германия нападет на Советский Союз. Он в этом глубоко убежден…
Речь Литвинова длилась десять минут в полной тишине. Лишь Молотов бросал реплики, пытался прервать Литвинова. Сталин, попыхивая трубкой, медленно прохаживался вдоль стола президиума»[687].
Взяв слово после Литвинова, Сталин будто бы «резко отмел» все сказанное имя, после чего бывший нарком прямо спросил: «Так что же, вы считаете меня врагом народа?» Вождь вынул трубку изо рта и медленно, с расстановкой сказал: «Врагом народа не считаем, Папашу считаем честным революционером».
Однако присутствовавший на конференции первый секретарь ЦК КП Карело-Финской ССР Геннадий Куприянов вспоминал иначе: «Литвинов выступил горячо, но как-то вычурно говорил, заумно… Все пылкие слова Литвинова сводились к единственному вопросу: «Скажите, за что?» Сразу же ему дал ответ Сталин, ответил сидя, со своего места:
– Товарищ Литвинов горячится зря. Сегодня он не понимает нового курса внешней политики. Товарищ Литвинов устарел»[688].
Тот же Куприянов говорил, что после конференции группа ее участников спросила о причинах исключения Литвинова ветерана партии Отто Куусинена, который ответил: «Максим – за добрые отношения с Англией. А товарищ Сталин держит, как известно, курс на сближение с Германией. <…> Максим не верит Гитлеру, называет его мошенником, авантюристом, недоучкой. Это я сам слышал своими ушами. Вот и получил отставку. Надо было молчать. Устарел старик Литвинов, устарел. А немцев не любит потому, что еврей…»
Есть версия, что Литвинов на той же конференции заявил: «В Центральном комитете почти не осталось большевиков, зато немало меньшевиков, к которым раньше принадлежал и Вышинский»[689]. Андрей Януарьевич Вышинский, бывший генеральный прокурор и обвинитель на процессах «врагов народа», 6 сентября 1940 года стал первым заместителем наркома иностранных дел. Сталина могли подвигнуть к этому его активность в советизации Латвии (летом эта республика, как и ее прибалтийские соседи, вошла в состав СССР) или необходимость ограничить влияние Молотова, который после заключения пакта набрал слишком большой политический вес. Вышинского не любили и побаивались как сотрудники НКИД, так и зарубежные дипломаты. Литвинов вряд ли питал к нему теплые чувства, но во всеуслышание обвинять его в меньшевизме было бы самоубийством. Да и против бывших меньшевиков он ничего не имел – к ним принадлежали, например, Майский и Суриц.
Пленум 21 февраля, на котором Литвинов не выступал, утвердил его исключение. После этого жизнь бывшего наркома стала еще более замкнутой. У него отняли машину, но охрану оставили – или это была слежка? В Европе продолжалась война; разгромив Францию, немцы принялись забрасывать бомбами Англию, добиваясь ее сдачи на милость победителя. США помогали бывшей метрополии, но не спешили отказываться от привычного нейтралитета. В апреле немецкие войска походя раздавили строптивую Югославию и двинулись в Грецию, где им безуспешно пытались сопротивляться англичане. Литвинов ожидал, что теперь Гитлер двинется на восток – но, возможно, как и Сталин, думал, что это случится только после капитуляции Англии. Англичане, однако, не капитулировали. Черчилль, сменивший в мае 1940 года надоевшего всем Чемберлена, призвал соотечественников сражаться до последнего.
22 июня 1941 года Литвинов по привычке проснулся рано и пошел прогуляться в лес при неизбежном сопровождении охраны. Вернувшись, включил приемник, где диктор взволнованно предупредил о важном правительственном сообщении. Подошли Айви и ночевавший у них Б. Штейн; вместе они прослушали речь Молотова о начале войны. В тот же день Литвинов написал два письма. Первое – тому же Молотову с просьбой предоставить любую работу. Второе – на донорский пункт с предложением сдать кровь для раненых бойцов. В донорстве ему отказали, сообщив, что кровь 65-летних людей не требуется. А вот Молотов через несколько дней вызвал его в Кремль и сухо спросил, на какую должность он претендует. По словам З. Шейниса, Литвинов ответил: «Только на вашу»[690]. Это, конечно, байка, далеко не единственная у биографа. Он же утверждал, что вскоре Сталин пригласил бывшего наркома в Кремль на встречу с иностранными дипломатами. Он явился в той же толстовке, в какой ходил на даче, а на раздраженный вопрос Сталина, где его официальный костюм, флегматично ответил: «Моль съела»[691]. Ни с какими дипломатами Литвинов тогда не встречался – это было горадо позже. Так же
