Халатная жизнь - Зоя Борисовна Богуславская

25 ноября 2006 года

Мы в Германии, в маленьком цветущем городке Бад-Наухайм под Франкфуртом. Я живу в гостинице, предназначенной для научных конференций. Напротив – благоухающий парк, идешь сквозь цветущие деревья, мимо клумб, завораживающих ярким переплетением красок.

А над парком, словно птичье гнездо, торчит серое здание – Паркинсон-центр. В него мы сейчас положили Андрея. С 1996–1997 года, когда все случилось, где только мы не лечили его! В России в Институте кардиологии, в реабилитационном центре им. Герцена, в 57-й больнице. После консилиума в клинике Бурденко ездили в Швейцарию, в клинику «Сесиль». Наконец в результате многих исследований был поставлен окончательный диагноз: нетипичная мультисистемная болезнь Паркинсона.

И вот теперь немецкий городок, специализированная клиника, которая так и называется – Паркинсон-центр.

Я часто задавалась вопросом: откуда это взялось у Андрея? Откуда у человека с таким сильным характером и нервной системой, почти никогда не болевшего нормальными дежурными болезнями, взялся этот Паркинсон? Врачи обычно видят генетическую предрасположенность…

Но кто знает, не случись в судьбе Андрея трех невероятных историй, быть может, с генами и обошлось бы. Если бы не…

* * *

Эпизод, произошедший на встрече Никиты Сергеевича Хрущева с интеллигенцией 7 марта 1963 года, растиражирован. Как только чуть-чуть приоткрыли архивы КГБ, одному из участников скандала удалось получить стенограмму, которую он нам и подарил. Вслед за этим драматург Дмитрий Минченок смог найти в бывшем архиве ЦК КПСС, теперь это Центр хранения современной документации, видеозапись встречи Н. С. Хрущева с интеллигенцией 7 марта 1963 года.

Эти эпизоды вошли во все фильмы о Вознесенском, в том числе в юбилейные – к семидесятилетнему и семидесятипятилетнему юбилеям.

Гроза разразилась не сразу. Уже случился разгром художественных студий Элия Белютина, альманаха «Тарусские страницы», публичное издевательство над поэтессой Маргаритой Алигер, скандал на выставке в Манеже – с криками и матом.

Но фраза, выкрикнутая Хрущевым на встрече с интеллигенцией 7 марта 1963 года: «Теперь уже не оттепель и не заморозки, а морозы!» – оказалась ключевой для той эпохи, названной оттепелью. Судьбоносными для художников стали фразы: «Ишь что придумали, какую-то свою партию, а я вот горжусь тем, что я член Коммунистической партии!» и заключительные после чтения стихов слова: «Вон, господин Вознесенский, из Советского Союза! Паспорт вам выпишет товарищ Шелепин».

Не будь крика и угроз Хрущева, быть может, не уехали бы из страны художники-неформалы: Неизвестный, Целков, Збарский, Рабин, Штейнберг, не легли бы на полку десятки готовых фильмов, не остановлен бы был поток отечественной самиздатовской литературы здесь и на «других берегах». Но никто не ожидал, когда поэт медленно сходил с трибуны, неуверенно пересекая сцену, что Никита Сергеевич, быть может что-то инстинктивно поняв, вдруг протянет поэту руку со словами: «Ну ладно, идите работайте». Толкователи истории, сильно продвинутые в тогдашней политике, объяснили это так: «Вознесенского не посадят, но неизвестно, как сложится отношение к нему дальше».

Эта неуверенность в судьбе Вознесенского спасла его. Не прозвучал сверху сигнал гнать и топтать, власть выжидала. А через неделю был дан сигнал Союзу писателей исключить «бунтарей» из Союза. В назначенный день Андрей улетел в Ригу.

Быть может, впервые глава страны прилюдно кричал на 29-летнего поэта, не давая ему продолжить. Этот эпизод оставил не только кровавые следы на состоянии здоровья Андрея, но и множество строк в его поэзии. Пережитое отозвалось в поэме «Оза»: «Когда беды меня окуривали, я, как в воду, нырял под Ригу, сквозь соломинку белокурую ты дыханье мне дарила», и многие другие.

Я услышала о том, что произошло, от Юрия Александровича Завадского, руководителя Театра Моссовета, близкого друга Галины Улановой и одного из самых чтимых аристократов ума и духа в стране. Я поднималась в лифте на пятый этаж Дома актера, что тогда был на улице Горького, в библиотеку и увидела идущего навстречу Завадского.

– Зоя! – кинулся он ко мне с искаженным ужасом лицом. – Что сейчас было, что было!

И он обхватил голову руками, страдальчески прикрыл глаза:

– Если б вы видели, как Хрущев кричал на Вознесенского! Это было отвратительно! Как это может быть?!

Я остановилась как вкопанная, в голове пронесся наш с Андреем разговор накануне. Мы уже тесно дружили, однако никаких иных отношений между нами еще не было. Позвонил он 6 марта, советовался, как ему выступать. Андрей непременно хотел каким-то образом ответить на удар ленинградского поэта Прокофьева, который в своих стихах как-то его оскорбил. Уже предчувствуя отношение властей к новой литературе, к молодым поэтам, чиновники из писателей начинали что-то вроде идеологической травли под видом творческо-мировоззренческих дискуссий. Так, у Николая Грибачева были известные стихи «Нет, мальчики!», на которые впоследствии ответил поэт Роберт Рождественский: «Да, мальчики!»[39] Шла борьба поколений, эстетических позиций, режимного цензурирования литературы и жажды свободы.

Я спросила Андрея, что он еще хочет сказать, кроме отпора Прокофьеву. Он ответил, что прочитает стихи: «Я не оратор и не полемист, меня настоятельно просили выступить, и я выступлю в роли поэта». Андрей нервничал, но в общем было и некоторое предощущение легкого скандала, его всегдашнее стремление выйти за очерченные границы дозволенного.

– Что он кричал? – спросила я Завадского. Он замахал руками:

– Не спрашивайте, не спрашивайте! Это невозможно повторить, поверить в это. Он пытался уничтожить его и грозил изгнанием из страны!

Весь тот день я только и слышала о скандале в Кремле.

Что произошло, запечатлено в сотнях телесюжетов, подробнейше описано в воспоминаниях современников, в протоколах. В 2003 году нам подарили рассекреченную пленку из архивов КГБ, ее извлек известный фотограф, принимавший участие в этих встречах как корреспондент.

То, что мы увидели на экране, сегодня кажется невероятным. Один наш близкий знакомый был потрясен: «Мы думали: ну что-то там было, ну покричал бесноватый, подумаешь, это только реклама! Они же после этого ездили по заграницам, выпускали книги, какие там гонения? А теперь оказалось, что это попытка уничтожения, это как танк, который чудом не раздавил их. Конечно, повезло, что сталинское время уже не могло вернуться… Хотя кто знает?»

Началась эта история с того, что писательница Ванда Василевская передала жалобу «польских товарищей» на интервью Василия Аксенова и Андрея Вознесенского польской газете «Политика». Дескать, они посмели утверждать, что «социалистический реализм – не главный и не единственный метод советского искусства, что в Советской стране существует много других, более ярких и современных стилей и течений». Закончила Василевская, как опытный демагог: дескать, подрывают основы соцреализма, огульно и оскорбительно сбрасывают со счетов имена больших советских писателей, противопоставляют поколения, а им, польским коммунистам, очень трудно противостоять враждебному влиянию подобных гостей, которые мешают ее соотечественникам «строить социализм, выполняя