Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца - Рувим Исаевич Фраерман
Едва будет возможно выйти из Авачинской губы, мы отправимся в это плавание. Будем же к тому готовы. На дворе уже март.
Весть о скором отплытии «Дианы» привела всех офицеров и матросов в великую радость. Значит, скоро снова за кормой их корабля зашумит волна мало кем изведанного моря.
Глава 2
Подготовка к отплытию
С большим нетерпением мореходцы ждали конца предвесенних буранов, которые в эту пору налетают внезапно с Авачинской губы. Ветры дуют дня по три кряду, засыпая снегом по самые трубы весь посёлок.
Однако бураны не мешали сборам. Пётр Рикорд, помогая Василию Михайловичу, деятельно готовил «Диану» к отплытию: запасал провиант для команды, следил за починкой снастей, за шитьём парусов.
К Головнину по-прежнему собирались часто. По вечерам читали вслух записки когда-либо побывавших здесь мореплавателей, изучали карты, намечая на них будущий путь. Путь этот как будто был нетрудный и не предвещал кораблю больших опасностей. Молодым офицерам плавание это после долгого пребывания на берегу в бездействии казалось весьма заманчивым.
Заманчивым казалось оно и самому Головнину. Одно лишь обстоятельство заставляло Василия Михайловича задумываться над картой. За грядою русских каменных островов, тянувшихся на юг, лежала ещё мало известная в ту пору европейским путешественникам Япония.
Эта страна, называвшая себя то «Страной богов», то «Страной восходящего солнца», как то было известно Василию Михайловичу из записок испанских миссионеров, с давних пор жила замкнуто и была враждебна ко всему чужеземному.
Однако ещё со времён Петра русские люди, пришедшие на берега Камчатки и Охотска, на Курильские острова и на острова Алеутские, желали завести мирную торговлю со своим соседом, но удавалось ли то и в какой степени, было неведомо или за давностью лет позабыто.
Более же определённые сношения русского правительства с Японией, о которых уже было известно Василию Михайловичу, начались совсем недавно, лишь в 1792 году, и возникли по следующему поводу.
Лет десять до этого у одного из Алеутских островов, принадлежавших тогда России, а именно у острова Амчирка, потерпело крушение японское торговое судно. Спасшиеся матросы в количестве десяти человек были доставлены русскими властями в Якутск, где находились в продолжение десяти лет.
Наконец Екатерина II вспомнила о японцах и велела отправить их в Японию, указав при том, что во главе такой маловажной экспедиции должен стоять и человек невысокого звания и чина. Вследствие этого тогдашний сибирский генерал-губернатор Пиль поручил сопровождать отправляемых на родину японцев поручику Лаксману, который и отплыл с ними из Охотска на транспорте «Екатерина».
Лаксман пристал к северной части острова Матсмая, или иначе острова Хокайдо[107], но тамошние японские власти были неправомочны вести с ним переговоры и предложили Лаксману отправиться в порт Хакодате.
Здесь японцы вступили с Лаксманом в переговоры, которые закончились особым постановлением японского правительства. В постановлении говорилось, что по японским законам иностранцам разрешается заходить лишь в один японский порт – Нагасаки, а всех, пристающих к японским берегам вне этого порта, надлежит брать в плен в держать в вечной неволе. Что же касается привезённых Лаксманом японцев, то японское правительство благодарило за это русское правительство, но притом объявило Лаксману, что если он хочет, то может увезти их обратно в Россию, так как по японским законам эти люди принадлежат тому государству, на землю которого их занесла судьба.
Лаксман отплыл назад, оставив японцев на берегу. Он пытался вступить и в торговые переговоры с японцами, но последние ограничились тем, что вручили ему письменное разрешение для одного русского судна прийти в Нагасаки, где посланцы русской царицы и смогут вести переговоры.
Затем, уже на памяти Василия Михайловича, в 1803 году, Александром I был послан в Японию камергер Резанов. Обер-секретаря Сената и попечителя Российско-Американской компании Николая Петровича Резанова Головнин знал и почитал его человеком деятельным и учёным. Именно по его мысли снаряжены были русские корабли «Нева» и «Надежда» в первую кругосветную экспедицию, которой начальником он же и был назначен. Крузенштерн и Лисянский – опытные мореходцы – командовали этими кораблями.
Резанов имел также поручение от царя обозреть и устроить американские владения Российской империи, посетить Японию и завязать с японцами отношения. Однако посольство его результатов не дало. Японцы снова запретили русским приближаться к японским берегам и даже своих потерпевших кораблекрушение соотечественников разрешили возвратить только через голландцев, с которыми долгие годы вели торговлю через Нагасакский порт.
Резанов вернулся в Охотск и отправился в Петербург уже сухим путём, но по дороге тяжело заболел и умер. Эта смерть скрыла от современников Резанова многие подробности его плавания к японским берегам. Одно было известно Василию Михайловичу: Резанов уже по возвращении из Японии снарядил два корабля под командой Хвостова и Давыдова – морских офицеров, состоявших на службе у Российско-Американской компании – и поручил идти к берегам Сахалина, куда ещё пятьдесят лет назад были завезены русские поселенцы, привести жителей острова в подданство России и водрузить на острове флаг Российской державы.
Поручение было выполнено Хвостовым и Давыдовым в том же году, но уже после смерти Резанова. При этом на Сахалинский берег снова были высажены русские поселенцы, пожелавшие там остаться. Затем Хвостов прошёл на своём корабле к Курильским островам и, обнаружив на одном из них японские селения, сжёг их, как самовольно построенные.
Но об этом деянии Хвостова Василий Михайлович был только наслышан. За точное известно лишь было, что Хвостов и Давыдов по возвращении в Охотск были взяты начальником этого порта капитаном Бухариным под стражу, но бежали оттуда в Якутск через леса и горы, без троп, с превеликим трудом и мучениями.
Размышляя иногда обо всём этом и стараясь найти связь между обстоятельствами, приведшими Резанова к неудаче, Василий Михайлович приходил порою к заключению, которое ему самому казалось необычным.
– Не кажется ли тебе, Пётр, – спросил он однажды у Рикорда, когда все офицеры «Дианы» по обыкновению собрались у него, – что будь Резанов и лучшим дипломатом, он всё же не смог бы прийти к иному окончанию дела с японцами?
– Нет, я не мыслю так, – отвечал Рикорд. – Камергер был, сдаётся мне, просто-напросто неудачным посланником.
