Красавчик - Леонард Юлианович Пирагис
Холодком обдало воспоминание о поезде, который мог ведь и задавить… Митька содрогнулся…
«Что бы тогда Красавчик делал?» – подумалось. Митька постарался отогнать эту мысль и представить себе лица сыщика и жандарма в тот момент, когда поезд отрезал его от них… снова стало смешно.
«Крикнул-то Жмых!.. А тот ругался верно здорово…» И опять Митька расхохотался во все горло.
«А на станцию-то теперь больше не сходишь, – подумал он в эту минуту. – Верно, Жмых живет здесь и теперь поднимет историю».
Митька не ошибался. В то время, когда гордый и довольный своим подвигом, шел он через поселок, Жмых беседовал с жандармом. Жандарм сообщил ему, что часто видел Митьку на станции, и это навело сыщика на некоторые размышления. Занятый Митькой Жмых даже пропустил поезд, на котором собирался ехать в Петербург вместе с женой и детьми. Зато его, видимо, удовлетворила беседа с жандармом.
«Шманала скрывается где-нибудь в окрестности, – решил он про себя. – Нужно оповестить местную полицию».
И уже на следующий день у местного урядника было предписание задержать Митьку, при нем прилагалась его фотографическая карточка и подробное описание примет.
Вечером Митьке было что порассказать приятелю.
Друзья лежали на песчаной косе, вдававшейся в озеро, и Шманала не без доли самодовольства описывал Мишке свое приключение. Красавчик слушал, почти не переводя дыхания. Когда дело дошло до прыжка под надвигающимся поездом, Красавчик изменился в лице.
– Ведь тебя раздавить могло! – в ужасе воскликнул он.
– Могло, – спокойно согласился Митька. Ему было приятно, что Красавчик перепугался за него.
– Могло, да не раздавило, – повторил он. – Я и не из таких передряг выходил живым.
Он улыбнулся, как бы желая успокоить волнение друга, но это не так-то легко было сделать.
Мишка ясно представил себе картину, как Митька прыгает через рельсы, а на него надвигается грохочущее и шипящее железное чудовище. Его дрожь проняла, и сердце похолодело при мысли, что Митька мог сорваться, упасть и тогда… Красавчик даже зажмурился от ужаса, точно все происходило сейчас на его глазах…
– Митя, – он поднял на друга молящий взор, – не ходи больше на станцию.
Митька усмехнулся.
– Не бойся, не пойду. Теперь туда носа не сунешь… Да и так-то надо держать ухо востро.
– Почему «и так»? – не понял Красавчик.
– А Жмых, думаешь, уступит? Он теперь будет ловить – только держись. Чует он, что мы здесь.
Мишка испугался.
– Откуда он знает?
– Где мы живем, он не знает, – пояснил Митька, – а чует только, что мы поблизости хоронимся… Теперь и к дачникам ходить нужно с опаской.
Замолчали. Звенела тонкая рябь, набегая на камни, шуршала, выкидываясь на песок. Красные лучи солнца трепетали на ней, переливались малиновыми оттенками. Лес глухо шумел, и из него доносилось монотонное тоскливое кукование…
– Митя, – нарушил молчание Мишка, – чего им нужно от нас? Ведь ничего мы им не делаем, зачем же им ловить нас?
Тоской и тревогой звучал вопрос. Митька нахмурился.
– Зачем? А кто тогда сидеть в тюрьме будет? – мрачно иронизировал он. – Мы с тобой теперь отпетые… Хоть самую расчестную жизнь будем вести, а все-таки, коли сцапают нас, то засадят.
Он швырнул в воду камень, подвернувшийся под руку, и, следя за кругами на воде, продолжал:
– Они не дадут нам покоя… Уж если возьмутся за кого, так доконают… Не дадут житья.
И Митька рассмеялся злобно и горько. От этого смеха и от слов повеяло такой безнадежностью, что сердце Красавчика тоскливо сжалось.
– Доконают, – шепотом повторил он, и горечь залегла в душе. Страшно становилось точно нависло над головой что-то неумолимое, что должно было «доконать», «не дать житья…» И было это до слез несправедливо.
Покойно было кругом… Но в самом этом покое, казалось, притаилось что-то страшное, опасность, выжидающая момента, чтобы доконать… Шум леса точно предостерегал, а тоскливое ликование хватало за душу, словно накликало беду.
Митька совсем нахмурился… Он переживал то же, что и Красавчик. Кроме того, горькой насмешкой казались ему благие намерения бросить опасное ремесло, которые он пока таил только про себя.
«Брось, не брось, – думалось, – все равно сцапают и запрячут. Ведь мы как бы меченные». Но тут же утешил себя: «А и пусть! Ведь снова сбежать можно!»
И, успокоенный этой мыслью, почти весело вымолвил вслух:
– Брось печалиться, Миша! Что будет, то будет! Пока мы еще поживем, не так ли? Увинтили же мы раз из тюрьмы, увинтим и еще двадцать раз, коли надо будет. Это уж я тебе верно говорю! С Митькой-Шманалой не пропадешь!
Красавчик грустно усмехнулся:
– Не хотелось бы совсем попадаться.
– И не попадемся! Брось кукситься пока… Пойдем-ка поедим с горя… Пора ужинать.
С этого дня Митька прекратил посещения станции, да и появляясь в поселке, он соблюдал крайнюю осторожность: Жмых, повидимому, жил здесь на даче и попадаться ему на глаза совсем не входило в Митькины расчеты.
В половине июня погода испортилась. Как-то утром Красавчик проснулся совершенно окоченевшим от холода. В пещере было темно, холодно и сыро.
Мишка накинул на плечи арестантскую куртку, закутался в нее, но и куртка, казалось, пропиталась мозглой сыростью и не согревала. Мишка корчился, жался под курткой, тер неприятно застывшие руки, а ледяная дрожь пробегала по спине… Он не выдержал наконец и встал.
Митьки в пещере не оказалось. Это озадачило Мишку. Он выглянул сквозь кусты. Мутный туман окутывал озеро и лес. Сквозь его массу проглядывали, точно призраки, верхушки деревьев, бледные, расплывчатые. Небо было мутно-серым, тяжелым и, казалось, нависало между деревьями.
Из туманной мглы падали мелкие липкие паутинки дождя.
«Куда ушел Митька?» – задумался Красавчик, нерешительно поглядывая в холодную сырую пустоту. Он хотел было выйти из пещеры, но не решился: слишком холодно и неприглядно было в лесу. Мишка вернулся и уселся на корточках в углу пещеры, кутаясь в куртку и дыханием стараясь согреть руки.
Долго сидеть не пришлось. Послышался треск кустов у входа. Какая-то темная масса вкатилась в пещеру. Послышался голос Митьки.
– Красавчик!
– И… я, – щелкнул зубами Мишка, высовывая голову из-под куртки.
Митька притащил громадную вязанку хвороста.
– Ну и погода, – заговорил он, сбрасывая хворост на пол. – Осень чистая… Холодно страсть… А ты чего в угол забился?
– Г..греюсь…
У Красавчика зуб на зуб не попадал.
– Ну там-то не согреешься… Вот сейчас костер разведем. А ты очень прозяб?
– Очень.
– На вот, возьми пока и мою куртку. Только мокрая она.
Митька накинул свою куртку на голову приятеля.
– А ты как же? – услышал он глухой вопрос.
– А мне и так жарко. Я согрелся, собирая хворост.
Митька великодушно соврал: оставшись в легкой коломянковой рубашке, он задрожал от холода.
Отсыревший хворост плохо разгорался и отчаянно дымил. Митька долго раздувал огонь, пока яркое пламя не выкинулось столбиком над кучкой топлива.
– Ну вот, – красный от натуги, заявил Митька, – огонек на славу.
Мишка присел к костру. Закутанный в две куртки он походил на клубок тряпья, из которого выглядывало посиневшее лицо с дрожащими губами. Дым от
