Ни единого шанса - Ксюша Иванова
— Иди. Иди спать, сынок.
Целую её в лоб, как будто я — ей родитель, а не она мне. Гладит щеку ухоженными мягкими пальцами. Укрываю её сброшенным на кресло пледом.
Перед тем, как направиться к себе, сворачиваю в кухню.
Да, я никогда ни о ком не заботился. И мне чуждо вот это странное желание — что-то для кого-то сделать, чем-то порадовать совершенно незнакомую девушку. Но хочется. И это — факт. Я не могу и не хочу противиться этому чувству.
Достаю из холодильника мамину шарлотку, отрезаю приличного размера кусок, наливаю в высокий бокал молока. Немного подумав, грею его в микроволновке — сам я люблю холодное, но для нее, как для маленькой девочки, хочется именно подогреть.
Спешу. И уже напридумывал себе всякого — как кормлю ее, как она рассказывает мне шепотом на ушко о своей беде, как успокаиваю, придумывая, что можно для нее сделать. Даже до поцелуя додумываюсь, пока иду… И, если уж совсем честно, не только до поцелуя…
Открываю дверь. Стараясь не испугать, чтобы не подумала, что это кто-то другой, от двери говорю тихонько:
— Это я, не бойся…
Прерываюсь, не договорив. Она спит, калачиком свернувшись на моей кровати. А рядом на тумбочке лежит огромный кухонный нож со старой выщербленной ручкой!
Как дебил, смотрю на это орудие убийства несколько минут. Это она для самозащиты использовать собиралась? Или использовала? А вдруг… Да нет! Обвожу взглядом тоненькую фигурку, так беззащитно, так по-детски подложившую ладошки под щеку. Такая милая, такая нежная… Такая, как она, и мухи не обидит!
Стараясь не стукнуть, осторожно ставлю стакан и тарелку с шарлоткой на свой письменный стол. Ну и что мне с тобой делать, девочка без имени?
Укрываю ее пушистым пледом. Замираю лицом к лицу. Хмурится во сне. Черные бровки сдвинулись к переносице. Длинные ресницы веерами на щеках лежат. Мелкие рыжие веснушки на носу и под глазами. Кожа белая, нежная, особенно на скулах… А губки… Самоубийство смотреть на них просто! Прикоснуться хочется так, что дыхание сбивается! Но ведь нож неспроста с собой носит…
Цыпленок-амазонка какая-то!
Прихватив спортивные штаны и футболку, иду в душ. Ловлю свое отражение в зеркале. Ну, и чему лыбишься, идиот? Не от хорошей жизни эта девчонка к тебе пришла! Не потому, что от тебя без ума! Просто выбора у нее не было. Но эти мысли почему-то не могут стереть улыбку…
Выключаю подсветку и с тяжелым вздохом укладываюсь на маленьком диванчике, стоящем у противоположной от кровати, где спит девушка, стены. Долго смотрю в потолок. Забавное ощущение такое. В этой комнате у меня никогда не ночевали девушки. Для встреч и интима я снимал комнату в гостинице — благо, родители никогда не ограничивали в финансах, а оба зарабатывали предостаточно (отец — знаменитый кардиохирург с мировым именем, а мать — управляющая сетью ресторанов), либо муж сестры подкидывал ключи от их офиса, ну, машина, опять же… А тут я даже имени не знаю! Но она спит в моей кровати в метре от меня и мне от мыслей об этом факте как-то… волнительно как-то, словно предчувствие какое-то сжимает тисками сердце…
Отчего-то чудилось, как утром в комнату врывается мать и спрашивает: "Это кто у нас тут спит с таким тесаком в руках?" А я отвечаю: "Мам, ты что, не узнаешь? Это же — твой новый шеф-повар!" И мне казалось, что я даже во сне улыбаюсь…
14 глава. София
Просыпаюсь в незнакомой комнате. Нет, я всё помню. Просто толком рассмотреть не успела — меня вчера так трясло, что хотелось свернуться калачиком и лежать, ни о чем не думая, ничего не делая. Я даже чувствовала, как засыпаю. И хотела уснуть, чтобы не смотреть в полные жалости к себе красивые карие глаза Ванечки! Это так… так глупо, нелепо так, когда тебя жалеет такой вот парень! Пусть уж лучше не замечает! Пусть с брезгливостью смотрит, пусть презирает за мою бедность, затертость, заношенность, за ботинки стоптанные, с отклеившейся подошвой, которые он нес так, будто это два огромных жирных грязных таракана…
И мне почти хочется, чтобы вчерашнего вечера вообще не было в моей жизни! Просто вычеркнуть из жизни и забыть! Потому что дальше как? Денег у него попросить на обратную дорогу? А-а-а! Молча уйти пешком на другой конец города — к бабушке?
Но и к бабушке я не могла. Хотя она, конечно, приняла бы. И пусть в крохотной однушке с Лилькиной коляской было не развернуться втроем, но ведь и ей от меня какая-никакая помощь — я и погулять с сестрой могу, и коляску стащить вниз с третьего этажа, и в магазин… и мне — спокойнее, чем с матерью. Но матери было плевать на меня. А вот бабушке — не плевать. Бабушка не знала, что я в клубе играю по ночам. А если бы знала, стала бы умолять этого не делать, не отпускала бы, плакала… Было дело — похвасталась ей в самом начале, год назад, что работу себе нашла! Так скорую помощь вызывать пришлось, старушка так причитала, что мне всего восемнадцать, что учиться, а не по клубам шляться нужно, что сердце прихватило!
Я очень боялась, что с бабушкой что-нибудь случится. Потому что тогда Лильке дорога в интернат. Я ведь, даже если захочу, не смогу её взять! Несмотря на то, что я совершеннолетняя, ясно же, что просто прокормить сестру пока не сумею, а уж о каком-то лечении и речи не может быть…
Осторожно села на постели и осмотрелась.
Ванечка спал на диванчике в метре от меня, лёжа на животе. Одна рука свисала вниз, длинные пальцы касались пола. Я удивлённо уставилась на замысловатый узор тату, покрывающий крепкие запястья и поднимающийся вверх до самого плеча! Как красиво! И как идёт этот рисунок его смуглой коже!
Он был… холеный! Да именно так бы я сказала! Ногти ухоженные… С отвращением покосилась на свои — обрезанные простыми ножницами под корень, без всяких там пилочек и лаков, на которые у меня просто не было денег. Причёска у него такая… Волосы вьются. И цвет необычный — как если бы тоненькие прядки в густой шевелюре кто-то высветлил специально. Хотя, может быть, у него и есть специально? Это в моём мире парни так следить за своей внешностью не
