Побег из Олекминска - Вера Александровна Морозова

Новиков поставил локти на стол, положил голову и пристально слушал. В его глазах — страдание.
— И когда на Сенатской площади стояли мятежные войска, то с ними был и Рылеев. К мятежникам привел Николай Бестужев на площадь гвардейский экипаж. Их было так мало, что каждый понимал: восстание обречено на поражение. И тот же Рылеев «первым целованием свободы» приветствовал его и сказал, ни о чем не жалея: «Предсказание наше сбывается, последние минуты наши близки, но это минуты нашей свободы: мы дышали ею, и я охотно отдаю за них жизнь свою». — Мария помолчала и тихо начала декламировать, не скрывая волнения:
Известно мне: погибель ждет
Того, кто первый восстает
На утеснителей народа, —
Судьба меня уж обрекла.
Но где, скажи, когда была
Без жертв искуплена свобода?
Погибну я за край родной, —
Я это чувствую, я знаю...
И радостно, отец святой,
Свой жребий я благословляю!
В комнате тишина. Слышно, как торопливо стучат часы, словно убыстряя бег времени, да звенит прутьями железной клетки щегол. Кто-то кашлянул испуганно. На него недовольно оглянулись. Зашикали. И Мария, ободренная общим вниманием, продолжала:
— Бестужев вспоминал, как его больной брат слушал эти строфы. Рылеев читал ему первому. Бестужев прослушал и сказал, что это «предсказание написал ты самому себе и на нас с тобой. Ты как будто хочешь указать на будущий свой жребий в этих стихах». — «Неужели ты думаешь, что я сомневался хоть минуту в своем назначении? — сказал Рылеев. — Верь мне, что каждый день убеждает меня в необходимости моих действий, в будущей погибели, которою мы должны купить нашу первую попытку для свободы России, и вместе с тем в необходимости примера для пробуждения спящих россиян... Успех революции заключается в одном слове: дерзайте».
— Какие важные господа шли на виселицу! Чего им не хватало? А все за народ. Совесть у человека должна быть. — Это философствовал Новиков, рассматривая фотографии в книге о декабристах, изданной Герценом в Лондоне. — И смерть-то приняли в тридцать один год, и жены — красавицы, и детишки...
С портрета смотрел Кондратий Рылеев. Лицо удлиненное. Чистый высокий лоб и волнистые волосы. Черты правильные. Удивительно проницательные глаза. Весь облик дышал благородством. Во взгляде спокойствие и гордость. Широкий белый галстук выделял и подчеркивал особенную красоту лица. На портрете художником особо выделена кисть руки, словно на иконе великомученика, беспомощная и тонкая. Очевидно, портрет писался после казни — отсюда иконописная манера. Новиков передал книгу по столу, и каждый затаив дыхание рассматривал портрет.
— У Рылеева была верная жена и маленькая дочка Настенька. Когда Бестужев зашел за ним, чтобы позвать на Сенатскую площадь, где уже стояли войска, то жена сразу поняла, что видит мужа последний раз. Ее огромные черные глаза умоляли мужа не уходить. Она и Бестужева умоляла, иного слова нет, не уводить из дома мужа. Более того, подтолкнула Настеньку, зная, как ее любит отец, и та, схватив колени отца, громко стала плакать. Рылеев вырвался из объятий жены и дочери и ушел на смерть. Жена лежала без чувств. — Мария говорила медленно, тщательно подбирая слова. Ее душило волнение. Голос дрожал. — «Не надейся ни на кого, кроме твоих друзей и своего оружия. Друзья тебе помогут, оружие тебя защитит» — одна из заповедей декабристов. Восемь лет продержалась тайная организация декабристов, в которую вошли лучшие из лучших. И к чести тайного общества, не нашлось в ней ни предателя, ни отступника. На беду, правительство, которое подозревало, что такое общество есть, подослало провокаторов — троих негодяев, которые, пользуясь доверчивостью и благородством, подали тайный донос императору Александру I. Так все и открылось. Конечно. 14 декабря 1825 года декабристы сами о себе заявили, когда вывели войска на площадь и отказались принимать присягу Николаю I...
В комнату вошла пожилая женщина. Сутулая. В белом платочке. Приветливо всем поклонилась и поставила на стол самовар. Запахло угольком. Самовар напевал нехитрые песенки. Женщина водрузила на конфорку пузатый чайник и молча принялась разливать по чашкам. Весело бурлил самовар, потрескивали угольки, рассыпая искорки. Чашки передавались по кругу, к чаю не притрагивались. Марии тоже поставили чашку в красный горошек. Она с удовольствием обхватила чашку руками и принялась пить пахучий чай мелкими глотками. Пододвинули ей и сушки.
Новиков смотрел внимательными глазами на Марию, но в них было не отчуждение — приветливость.
— Как интересно декабристы писали об оружии... — Новиков неторопливо помешивал ложечкой в чашке. — «Не надейся ни на кого, кроме твоих друзей и своего оружия...»
— «Друзья тебе помогут, оружие тебя защитит», — подсказал тот самый паренек, который ее встречал у тумбы, толстой, как торговка, и привел на конспиративную квартиру. — Друзья получаются важнее оружия... А? Так-то, папаня?
— Без оружия революцию делать нельзя, а хороший и верный друг — это завсегда хорошо, — пробасил Новиков, поучая сына.
Мария и не подозревала, что на занятия пришли отец с сыном. Видно, длился давний спор между ними, непонятный непросвещенному. И действительно, похожи эти Новиковы: оба здоровяки,