Проклятие Озерной Ведьмы - Стивен Грэм Джонс
– Вот так, – говорит Пол и забрасывает Йена себе на спину, словно шарф. Мальчик восторженно визжит.
Пол наклоняется над следом, и он прав: его ладони шире ступней, и только передняя часть его армейских ботинок оставляет след в снегу.
– Я не понима… это лишено всякого смысла, – говорит Хетти. – Ангел, она… она ходит, она ведь прямоходящая.
– Ангел? – возбужденно переспрашивает Йен.
– Она ведь не носит обуви, верно? – говорит Пол.
– И что это значит? – спрашивает Хетти.
– Это значит, что мы на кладбище в вечер пятницы тринадцатого, – говорит Пол, легко шагая с Йеном, сидящим у него на закорках. – Я что-то вовсе не уверен, что события должны иметь какой-то смысл. Зачем приходить сюда, чтобы откопать что-то? Зачем уходить на всех четырех?
– Может быть, они упали, плохо держатся на ногах. – Хетти пытается изо всех сил выдать это за правду.
– Может быть, – говорит Пол, но его такой вариант явно не убеждает.
– А где начинаются следы? – спрашивает Хетти, пытаясь найти какой-нибудь смысл в снеге, который они затоптали.
– Тут есть кое-что поважнее. – Пол начинает злиться, он снимает Йена, поворачивает его на бок. – Что бы ты предпочла: пойти по этим следам и снять для фильма какого-нибудь чокнутого грабителя могил или… ну, сама знаешь. Разгадать самую большую тайну городка?
– Это видеозапись, а никакой не фильм, – лепечет Хетти, она неуверенно покачивается на ногах, не зная, в какую сторону ей идти.
– Эти следы никуда не денутся и завтра… – говорит Пол, пожав плечами.
Йен на руках у Пола повторяет его движение.
Все это чертовски мило.
– Но мы попросим помощи? – уточняет Хетти, накидывая ремешок камеры себе на шею, словно это не камера, а сумочка.
– Мы можем быть героями, – поет Пол и ведет их назад к мотоциклу, напевая известные ему куплеты из остальной части песни, правда, запомнил он лишь малую часть.
Полчаса спустя эти трое снова на мотоцикле, они осторожно едут по рытвинам, можно даже сказать, идут на цыпочках под плотиной, перегораживающей речку Индиан на большой поляне, и возвращаются туда, куда ходят охотники. Хетти хочет снять несколько кадров отсюда – снять возвышающуюся над ними плотину. Может быть, ей даже удастся наложить постер «Челюстей» на этот бетон? Может получиться идеально – кадры, благодаря которым «Дикая история» станет вирусной, отправится в стратосферу.
Только этот одинокий пловец и акула, поднимающаяся за ней из глубин.
Шлем Йена подпрыгивает в сотый раз, опять ударив ее по подбородку.
Она держит телефон Пола, навигатор направляет их к координатам, которые скинул Уэйнбо; он настаивает, что это дело настолько засекречено, что его послание может самоуничтожить – прости-прощай, телефон Пола. Как только они остановятся, повторяет она себе, она достанет собственный телефон, чтобы сообщить о разграблении могилы.
Но они едут так быстро. Эта ночь напоминает водные горки. Хетти сделала один опасливый шажок, а теперь уже не может остановиться, потому движется все скорее и скорее. Разве они не Ангела искали? Как их поиски могли превратиться в экскурсию по кладбищу, а теперь в путешествие по лесу в поисках одного или двух трупов?
Впрочем, она знает, что Пруфрок в октябре именно такой.
Как только часы пробьют полночь, может случиться что угодно.
Еще две сотни ярдов вверх – и они видят пегую лошадь Уэйнбо, она стоит на дороге, у ее ног висят вожжи.
Пол сбрасывает скорость и упирается ногой о землю, чтобы мотоцикл не завалился набок.
– Приехали, – говорит Хетти, и Пол, чтобы не напугать лошадь Уэйнбо, увозит их в высокую траву, припорошенную снежком. Шлем Йена медленно поворачивается под подбородком Хетти. Мальчишка с восторгом наблюдает за лошадью. В ночном свете лошади выглядят просто необыкновенно, правда?
Хетти придется вернуться сюда, чтобы и это снять на пленку.
Эта документалка будет длиннее двадцати минут, пообещала она Училке. Гораздо длиннее.
Пруфрок раскрывается все больше и больше, ведь правда? И тут она решает, что не будет накладывать «Челюсти» на сухую сторону плотины, она возьмет двери лифта из «Сияния», когда из них хлещет кровь, заливая долину красным, – так и начинается «Дикая история». Иными словами, ей нужно всего лишь проецировать на плотину «Дикую историю». Это будет идеально.
– Вон там, – говорит Пол, потому что он – единственный, кто не смотрит на лошадь.
Это передок «Бронко» под густым налетом листьев, веток – всего, что падало сверху, наросший слой почвы образовал что-то вроде колыбели вокруг обломков, надежнее укрыв их. И Хетти видит, что именно сюда и закатилась разбитая машина, к тому же недавно, судя по тому, что снежная корочка усыпана сосновым иголками, попадавшим на нее при попытке вытащить обломки из их плена.
Пол замирает, ждет, когда Хетти снимет Йена с сиденья, чтобы можно было поставить мотоцикл на откидную подножку. В том, как он это делает, есть что-то от пятидесятых, как будто он вот-вот закатает обшлага джинсов и зачешет назад волосы а-ля Элвис Пресли.
Нет, Хетти не уедет из Пруфрока, она это знает. И теперь она догадывается, что всегда это знала, черт его задери, этот Пруфрок.
Но дом – это место, где твое сердце, разве не так?
А ее сердце сейчас паркует мотоцикл. Она сажает на него своего младшего брата, просит подождать здесь, не слезать с него, несмотря ни на что, договорились?
Йен отвечает ей коротким детским кивком, кивком под названием «рад угодить».
– Обещаешь? – спрашивает Хетти; он кивает быстрее, он в восторге уже от того, что его взяли в это восхитительное ночное путешествие.
– Глазам своим не верю… – говорит Пол, убедившись, что «Бронко» в конце концов нашелся.
– Они все еще там? – спрашивает Хетти, обходя обломки с включенной камерой, но сомневаясь, что ей хочется увидеть настоящих мертвецов.
Пол включил фонарик своего телефона и навел луч света на обломок красного катафота, каким-то образом вонзившегося в ствол дерева. Он осторожно делает шаг вперед, и Хетти видит, что пассажирская сторона «Бронко» не просто смята – она раздавлена.
– Черт, – ставит диагноз Пол.
Хетти, вынужденная согласиться, медленно кивает.
– Вероятно, она так и простояла капотом вверх четыре года, – снисходительным голосом замечает Пол, глядя на обломки. – Деревья, которые ее держали, в конечном
