Комикс - Ксавье О. Холлоуэй

Я люблю свою работу. Нельзя делать то, что ты не любишь. Так рождается ненависть. Рано или поздно все обернется против тебя – ты привыкнешь ненавидеть. На ненависть уходит слишком много энергии.

Когда у мужика не стоит, как раньше, то ему приходится компенсировать: например, идти в политику. Чем крикливее политик, тем хуже у него дела с бабами. Поверьте мне, у меня есть досье на каждого политика в этом городе.

Зачем я иду в политику? Мне сорок восемь лет.

Это мой город. Я знаю каждую его подворотню. В любом районе я чувствую себя как дома. Мне это нравится.

Если мне удается закончить рабочий день, то это происходит не раньше трех часов ночи. Домой идти уже бессмысленно. В таком режиме я работаю уже год или два.

Мы зачитываем арестованным их права. Ну, вы знаете: «Вы имеете право на адвоката… на молчание… Все, что вы скажете, может быть использовано против вас». В разговорах с бабами нужно помнить все эти права.

Около пятнадцати процентов полицейских знают, что такое семья. Остальные восемьдесят пять пашут, как проклятые, спят в мотелях и ждут пенсии как манны небесной. Нужно говорить, к какой части из них принадлежу я?

Мы поймали одну сумасшедшую у метро – она полдня ходила по улице с отрубленной головой девочки. Носила ее за волосы. Полдня. Всем. Было. Насрать.

Что бы там ни показывали в фильмах, работа настоящего полицейского – разгребать дерьмо после всех событий, а не быть их участником. Мы, как ассенизаторы: чуть только кто-то обосрался или нагадил – нам звонят с требованием срочно убрать. И мы убираем.

Реффело Файерс

Я улыбаюсь, когда кто-то решает, что не должен платить по счетам. Честное слово, меня это веселит. Глупость – самая предсказуемая и самая непредсказуемая вещь на земле.

Однажды один из моих должников решил, что он мне ничего не должен. Взял и исчез. Я его искал десять лет. Я его нашел. Поговорил с ним. Он долго делал вид, что ничего не понимает. От него у меня остался вот этот кот.

Терпение – единственное, с чем я ничего не могу поделать. Когда у человека отбирают все, ему остается только терпеть. Рано или поздно любое терпение перерастает в привычку. И, поверьте, нет ничего сильнее привычки. Эх, привычка… На ней держится все. Ее кровные сестры – лень и трусость – и правят этим миром.

Я люблю наблюдать. Все и так само происходит.

Мне нравятся шахматы. Практически не бывает одинаковых партий, даже если все ходы повторяются.

Я никогда никого не убиваю. Это делают другие, если захотят… или если я захочу. Самое смешное, что все делишки приписывают мне. Я уже давно не придаю этому значения. Люди слабы. Им нужно спихнуть ответственность на кого-то другого. Так легче всем. Даже мне.

Я часто говорю всякими туманными фразами, которые могут означать все что угодно. Дуракам кажется, что я говорю что-то очень умное. Эти фразы – лакмус для определения дурака. Ну вот, например: мне не нравятся дураки, но больше всего мне не нравятся наивные дураки – они готовы на многое за немногое.

Откуда столько веры в слова? Представьте на секунду, что тогда, в пустыне, Иисус пошел на сделку.

Я не люблю Ветхий Завет за то, что там все слишком конкретно: четкие заповеди, жертвоприношения, явное обозначение добра и зла – скучно. В Новом Завете Иисус наговорил столько маловразумительных притч, что, наверное, сам черт не придумал бы лучше.

А вы знаете, что Люцифер (Светоносный) – один из эпитетов или даже одно из метафорических имен Иисуса Христа в латинской библии? Вспомните, что сделал Зевс с Прометеем после того, как тот подарил людям огонь? Он его распял на скале и оставил умирать. Что подарил людям змей? Он подарил им способность отличать добро от зла, а по истечении какого-то времени Светоносный (Иисус) был оставлен умирать на кресте. Беда всех верующих в том, что они почему-то решили, что веры достаточно.

Нет-нет, я не религиозен. Боже упаси. Я лишь наблюдаю и делаю выводы. Мне нравится выстраивать логические цепочки и нравится наблюдать.

Мечтания, как и вообще сны, – удел наивных. Только наивный человек способен на поступки: ему почему-то кажется, что он может что-то изменить.

Мона Уайт

Проститутка, 25 лет

Да, я проститутка и стриптизерша. Дослужилась до управляющей.

Когда вы приходите в магазин, вы спрашиваете у продавца, как он живет? Что он чувствует, продавая вам свои товары? Почему он не займется чем-то более достойным?

Многие думают, что потрахаться – это что-то такое очень личное.

Моя мама была медиумом. У нее дома было полно соответствующих предметов. Хрустальные шары, карты Таро, гороскопы… Она говорила, что жизнь – постоянное падение и что даже ангелы не могут летать вечно.

Я точно знаю, что есть вещи, которые не объяснишь. Я также знаю, что некоторые вещи не надо объяснять.

Полюбить себя тяжелее всего. Гораздо легче себя ненавидеть.

Люблю наблюдать за теми, кто приходит к нам в первый раз – эти мужики как подростки. Их взгляды еще наивны. Они восхищенно пожирают глазами всех наших девочек и не могут насмотреться. У нас почти драка за таких клиентов, ведь они тратятся больше других. Они еще не понимают, что здесь интересны не они сами, а только их деньги. С ними даже можно получить удовольствие – они выкладываются с душой. Я иногда завидую им. Я уже не помню, когда я смотрела на мир такими глазами. На второй раз их взгляды угасают.

Первое, что сказал мне тот полицейский, – «Ваша мама умерла при странных обстоятельствах». Он говорил что-то еще, но в памяти у меня отпечаталось только это.

Меня воспитала бабушка, которая говорила мне, что я узнаю его по мимолетному взгляду, поэтому на работе по-настоящему в глаза я стараюсь не смотреть. Я притворяюсь, что смотрю, потому что, если не смотреть, они меньше платят.

Я люблю юнцов. Чистолицых. Они все время хотят показаться сильнее и круче, чем есть на самом деле. А когда доходит до дела, они слегка робеют.

Корица, комплексы, много вина, браслеты, шарфы.

Однажды я влюбилась в клиента. Как дура! Это стоило мне двух недель психотерапии и пары лет всяких дурацких терзаний. Да я до сих пор терзаюсь. Как дура!

Я поняла, что слишком сильно