Комикс - Ксавье О. Холлоуэй
* * *
Чарльстон. Есть и хорошие танцоры, но многие неумело имитируют движения. Большинство двигается, как умеет. Слышен свист, выкрики «У-у-у-у-у» и хохот.
* * *
«Да, у меня все, как в той песне. Я когда ее слышу, то… Словно я сама ее написала. Наверное, так это и работает: беды похожи друг на друга, иначе грустные песни никогда не становились бы хитами. А грустных хитов гораздо больше.
Когда наступает конец, ты пытаешься вернуться к началу, но твоя любовь теперь выглядит смешной, а твои мечты кажутся наивными до невыносимого стыда. Так рождается ненависть к себе и желание выжечь все вокруг, чтобы вообще ничего не осталось, потому что все слезы выплаканы, потому что пустота требует пустоты. Это мой замкнутый круг: я возвращаюсь к исходной точке и убиваю свою любовь, на следующий день опять воскрешаю ее, ненавижу себя и снова убиваю ее…
Почему никто из них не догадывается? Каждого интересуют только собственные драмы. Каждый видит то, что хочет видеть. Моя черная пустота с искрами боли кажется им таинственным звездным небом, исполненным смысла. И им невдомек, что их тянет ко мне не любовь, а их собственная пустота».
* * *
«Самое тоскливое время на всех вечеринках – за час-полтора до окончания: все разбились на мелкие компании, кто-то напивается, кто-то с жаром что-то обсуждает, но все чувствуют приближение конца. Последний шанс уйти без потерь. Еще немного и ощутишь такое одиночество, что захочется успеть схватить початую бутылку виски и пару стаканов и выйти на воздух в надежде застать такого же неудачника, как и ты. Что может быть лучше встретить себе подобного? Кому нужны счастливые и беззаботные? Они слишком счастливы для того, чтобы остановиться и подумать о жизни, вдыхая теплый дым и потягивая крепкий алкоголь. Все премии «Солнечного альманаха» меркнут. Все. Почему ко мне привязалась эта фраза? Черт бы с ними, с этими премиями. Мне нельзя здесь оставаться. Я так и сказал ей. Еще сказал, что если не найду выход из этого чертового здания, то вернусь. Но я нашел, к сожалению. Вот он. Слава Богу».
* * *
Автомобили оставляют густые светлые клубы. Кеннет завороженно наблюдает за ними и даже пытается сосчитать.
– Судьба жестока, и после сладких подарков может преподнести горькие.
– Майкл, вы снова неожиданно, и я снова рад вас видеть. Что вы пьете? Шампанское? Какой кошмар. Будете виски? У меня и стаканы есть. Будете?
– С удовольствием! – Майкл выбрасывает бутылку, но она не разбивается, а катится по заледеневшим ступенькам, разливая пузырящееся вино. – Где вы раздобыли виски?
– Нашел на столе – опередил официанта, который хотел ее забрать. Они там уже начинают сворачиваться.
– Не знал, что у них есть. Вы возвращаете меня к жизни. А то это шампанское… Я его терпеть не могу.
– Что вы там сказали про судьбу? Тихо-тихо, не упадите. Вам не холодно? Может, зайдем внутрь?
– Судьба, Джеймс… судьба преподносит сюрпризы… Как прошел ваш вечер?
– «Давайте поговорим об этом у меня в офисе на следующей неделе».
– Ха! Что я вам говорил?
Кеннет отпивает виски и закуривает:
– А как у вас?
– У меня? У меня… иногда возникает желание убить кого-нибудь на таких вечерах. Без всякой причины. Непреодолимо. Доходит иной раз до того, что я еле сдерживаюсь. Ведь я неплохой человек, но иногда кажется, будто кто-то насильно вкладывает мне эти мысли мне в голову.
– И сегодня?
– Нет, сегодня все совсем не так. Сегодня мне хочется убить по-настоящему. У меня даже нож с собой.
– Нож? Лучше не надо, Майкл. Я вам как полицейский говорю. Разве оно того стоит?
– Я не думал об этом.
– Подумайте сейчас.
– Может быть, вы и правы…
– Отдайте мне нож.
– Забирайте! – Майкл протягивает ему нож.
– Спасибо. – Кеннет прячет его в карман.
– А кого вы ищете здесь все-таки?
– По идее, я не должен… но вдруг вы его тоже знаете? Я разыскиваю журналиста Антуана Элиаса Гомеса. Знаете такого?
– Что-то знакомое…
– Занимался светской хроникой в «Герце». Пропал не так давно.
– Здесь?
– Нет, конечно. Сюда меня пригласила переговорить его бывшая жена.
– Валери Фенуа?
– Вы ее знаете?
– Кто ж ее не знает?
– И Гомеса знаете?
– Нет, но, кажется, слышал о нем слишком много. Этакий красавчик, да?
– Не знаю, но Валери тепло о нем отзывается. Вроде как, он оставил глубокий след в ее душе.
– Душе?! Душе?! Ха-ха-ха-ха! – Майкл смеется так, что на него оборачиваются выходящие из здания люди. Он салютует им стаканом виски, выпивает его до дна и отбрасывает в сторону. – В ее душе! Ха-ха-ха!
Он замечает кого-то в толпе и перестает смеяться:
– Ладно, Джеймс, мне пора. Холодно, и у меня дела еще не закончены. Но что-то мне подсказывает, что мы скоро увидимся с вами. Не прощаюсь!
– Удачи!
Кеннет следит за Майклом – тот нагоняет высокого человека в темно-зеленой куртке, хлопает его по плечу, они обнимаются и садятся в машину. Кеннет пьяно улыбается, обнаруживает в руках стакан и бутылку, ставит их на каменные перила, тянется за сигаретами во внутренний карман и осекается. Принимается обыскивать все карманы, смотрит под ноги, но ножа нигде нет.
* * *
Непроглядность темноты усиливает тонкая полоска света – яркая, четкая, контрастная. Слышны гулкие голоса. Дверь, слабо скрипя, открывается – полоска расширяется и слепит, и в ней шевелятся, вытягиваются и извиваются тени. Когда они увеличиваются и перекрывают свет, на миг проявляются очертания и рельефы мебели и стен. Слышны стоны, всхлипы, глухие удары, стук от падающих предметов, звон стекла. Тени то почти исчезают, то появляются, зеркально рефлексируясь пятнами в потолке.
Как шорох, как еле сквозящий воздух, доносится слабое и протяжное «А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а».
