"Современный зарубежный детектив". Компиляция. Книги 1-33 (СИ) - Блэкхерст Дженни

Я продолжал ощупывать стену пещеры, пока не наткнулся на поворот, рядом с которым был выбит тот же самый знак. Я не смог сдержать восторга. И вошел туда без колебаний.

Продвигаться пришлось на коленях, касаясь головой потолка; фонарь то и дело гас. Но это меня заботило мало. Надежда придавала силы. Кроме того, я наконец почувствовал, что поднимаюсь.

Теперь ничто не могло меня удержать. И не удержало.

И вдруг глоток свежего воздуха.

Увидев свет, крохотное отверстие наверху, я расплакался. Стал карабкаться, соскользнул. Упал, ободрал руки. Пробовал снова и снова. Ломал ногти, ругался, брызгал слюной. Наконец, уцепившись за узловатые корни каштана, добрался до источника света.

На поверхность я вылез с воплем, который прозвенел по всему ущелью.

Я катился по снегу, такому холодному, чистому, что кружилась голова. Воздух, который я вдыхал, казался слаще меда. Солнце слепило. Оно побледнело, клонясь к закату: я изумился, что вообще увидел его. Посмотрев на часы, понял, что мои блуждания в недрах горы длились не так уж долго. И холод давал о себе знать.

Я возвращался к реальности.

Без снаряжения, весь промокший, я чувствовал, что силы вот-вот оставят меня. Надо двигаться. Я с трудом взобрался на каштан, чьи корни привели меня к спасению. Дотянулся до толстой ветки, сел на нее верхом. Осмотрел горизонт и вскоре увидел дорожки, проложенные вдоль Блеттербаха, чудесные стрелки, белые и красные; сигналы, предупреждающие об опасности. Обычные предметы, сработанные местными плотниками.

Они показались мне шедеврами, достойными любого музея.

Я свернул на подъездную дорожку, изумляясь тому, каким чудесным кажется мне столь банальное действие. Из окон лился мягкий, теплый свет. Я заглушил мотор.

На глазах у меня выступили слезы, и в этот момент Клара раздвинула занавески и помахала мне рукой. Я ответил тем же. За дочерью я разглядел профиль Аннелизе.

Какая же она красавица!

Я вылез из машины.

Дверь открыл Вернер. Взглянул на мое лицо, исцарапанное, в синяках. На распухшие, ободранные руки. Сделал большие глаза. Хотел сказать что-то. Я знаком заставил его умолкнуть.

Протянул руку, и он эту руку пожал.

Слов не потребовалось.

Я миновал его и подошел к Аннелизе. Она стояла застыв, будто каменная. Я выглядел не лучше мертвеца.

— Я люблю тебя.

Вот что я сказал.

Этой ночью я дождался, пока Аннелизе уснет, выскользнул из-под простыней, пробрался в свой кабинетик и закрыл за собой дверь. Включил компьютер, навел курсор на тот самый файл.

И отправил его в корзину.

Все, конец.

Отцы

Последние дни марта я провел в постели, терзаемый горячкой, которая совершенно меня измотала. Жаропонижающие не помогали: болезнь только отчасти имела физическую природу. Спуск в недра Блеттербаха подкосил меня, и телу требовалось время, чтобы перезагрузиться и начать все заново.

Спал я плохо, урывками. В эти краткие промежутки времени возвращался в пещеру. Снова видел око тьмы, труп Грюнвальда, и монстр, всплывающий из воды, вовсе не был глыбой льда: у него были пасть, клешни и латинское имя. Я просыпался растерянный, напуганный, но в безопасности.

Дома.

Дом — это Клара, которая заглядывает в спальню с озабоченной мордашкой, приносит сок или лимонад: мне, больному, напитки кажутся горькими, но я выпиваю все до последней капли, чтобы сделать ей приятное.

— Вкусно, папа?

— Очень вкусно, золотце, — говорю я, борясь с подступающей рвотой.

— Хочешь, померяю тебе температуру?

— Лучше поцелуй меня, маленькая.

И она не жалела для меня поцелуев.

Время от времени, когда Аннелизе уезжала за покупками, Клара входила на цыпочках и садилась у изголовья. Рассказывала мне сказки, гладила по голове, будто это она взрослая, а я ребенок, за которым надо ухаживать. А порой просто сидела неподвижно и смотрела на меня.

Вы можете вообразить себе более сладостную картину любви?

Аннелизе ни о чем меня не спрашивала. Была заботлива, внимательна, переживала за меня. Я знал, что вопросы отложены на потом, читал это в ее взгляде, но сначала я должен был выздороветь.

И я выздоровел.

Лихорадка прошла. У меня все еще кружилась голова, и я себя чувствовал разбитым, будто по мне проехался дорожный каток. Но глаза уже не слезились, стоило прочесть газетную страницу, и мигрень напоминала о себе только легкой ломотой в затылке. Я стал есть с аппетитом. Аннелизе баловала меня, пичкая невероятным количеством разнообразных лакомств, от которых мне не хватало духу отказываться. Было так прекрасно ощущать что-то, кроме боли.

Прослонявшись пару дней по дому в халате, я рискнул сделать вылазку во внешний мир. Мне было необходимо глотнуть свежего воздуха. И, не судите строго, затянуться «Мальборо».

Я надел толстые джинсы, свитер и ботинки, куртку на теплой подкладке и переступил порог, полный решимости, словно Харрисон Форд, отправляющийся на поиски Святого Грааля[113].

Неверными шагами я дошел до ворот. Потрогал их и вернулся. Довольный этим свершением, уселся на ступеньку и позволил себе выкурить сигарету.

Солнце стояло высоко, такое яркое, какого я не видел уже много месяцев, и я подставил лицо ветру, доносившему запахи леса. Весна вступала в свои права. Кое-где виднелись еще пятна снега, особенно на обочинах, куда снегоочистительные машины сбрасывали его грязными, темными кучками, но природа пробуждалась.

И я вместе с ней.

Внезапно я почувствовал, что Аннелизе стоит позади меня.

— Думаю, я должен все тебе объяснить, — начал я.

Она грациозно расправила юбку, села рядом и положила голову мне на плечо.

Послышался резкий крик дрозда, захлопали крылья. Какая-то хищная птица парила в небе, по которому медленно плыли белоснежные облака.

— Скажи мне только одно, Сэлинджер, — проговорила Аннелизе. — Все кончилось?

Я обернулся.

Поглядел ей в глаза.

— Все кончилось.

Она заплакала. Обняла меня. Я смотрел на облака. Их можно было коснуться рукой.

Через два дня я пошел на прием к тому же специалисту, который поставил меня на ноги после 15 сентября. Когда я признался, что не принимал психотропных средств, которые он мне прописал, врач вспылил.

Я молча терпел излияния его гнева, все с тем же видом побитого пса, пока он наконец не успокоился, и тогда я объяснил, что принял решение продолжить курс, который даже и не начинал: для того и пришел сюда.

Объяснил, что мне нужно прийти в норму, а действуя на свое усмотрение, я ничего не добился.

Я не собираюсь накачиваться психотропными средствами, которые сделают из меня счастливого придурка (тут лицо доктора побагровело), но настала пора распрощаться с кошмарами и паническими атаками.

В каком-то смысле мы торговались, и это было смешно, поскольку человек в белом халате не пытался впарить мне подержанный автомобиль или абонемент платного телевидения, а попросту хотел, чтобы мне лучше жилось.

Он выписал мне легкие транквилизаторы и новое снотворное, чтобы ночи проходили спокойнее. Когда он прощался со мной, лицо его представляло собой огромный вопросительный знак.

Понятно, почему он сомневался, но истинную причину моего решения я открыть не мог. А она заключалась в том, что история Блеттербаха, история бойни на Блеттербахе свелась к файлу, который я открыл в ноутбуке и недавно отправил в корзину. Завершенный, отработанный документ.

Мне удалось.

Я рассказал историю Эви, Маркуса и Курта. А также Вернера, Ханнеса, Гюнтера, Макса, Верены, Бригитты, Манфреда, Луиса, Элмара. Биографию Зибенхоха.

Никто никогда не прочтет ее, и я никогда не сниму документальный фильм о моей злополучной вылазке, но какая разница? Я доказал себе самому, что еще способен делать то, что мне больше всего нравится: рассказывать истории.