Кабул – Нью-Йорк - Виталий Леонидович Волков

* * *

В большой аудитории сидели абитуриенты, человек сто. Было душно, но окна оставили задраенными — Володя еще подумал, что экзаменаторы опасаются подсказок — на улице толпились родители. Преподавательница выдала ему билет желтого цвета. «Желтый билет?» — переспросил он. В сердце голубицей трепыхалась тревога, написание сочинений не его сильная сторона. Только дойдя до парты, он перевернул листок и прочел вопрос: «ПОДВИГ СОВЕТСКОГО СОЛДАТА В ТРЕТЬЕЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ». Он обернулся. Преподавательница проводила его строгим взором из-под очков. Он оставался последним, остальные уже строчили. Он был Балашовым.

Он помнил советы, как писать вступительные сочинения. Сперва следовало изобрести главный тезис, потом от введения ступеньками поднять план к заключению, где следует изложить вывод. Заключение необходимо подкрепить примерами из достойных произведений.

Тезис приснился сразу. Советский солдат — воин-освободитель. Только кого и что он освободил? А вот что: великую советскую литературу! Гроссмана, Галича. Отчего Запад ему никак не простит Сталинград? А оттого, что в Сталинград не ходят за хлебом. Если туда — то за Галичем и Гроссманом.

Во сне Логинову было совершенно ясно, что лучшего, более ясного сочинения не сотворит ни один абитуриент или какая-нибудь абитуриентка. Но для взыскательной очкастой дамы он решил добавить пассаж, который даже ей все объяснит:

— Кого победил воин-освободитель? Воин-освободитель одолел европейца. Чистого и голубоглазого. Бюргера просвещенной цивилизации. Того, который всегда побеждал, переживал и смерда, и аристократа. Его не остановить на пути к кристаллическому счастью, подобному молекуле натрий-хлор, но встал на пути Сталинград. И растворил голубоглазый кристалл в казахском чае.

Таким введением он остался удовлетворен и перешел к основной части. Он написал фразу, которой опять же остался доволен: «Из современной классики воина-освободителя наиболее выпукло отразил прозаик Балашов в романе „История всадника“». Тут Логинову очень захотелось, чтобы другие узнали о том, что он и есть автор, и он оглянулся к соседям… Те продолжали кропать, только многие уже успели обрасти бородами, стали похожими на форменных моджахедов. Сидели как попало, кто в тюбетейке, кто в чалме, кто в масудовке, кто в кипе. До него им не было никакого дела. Тогда он решил в самом тексте скромно упомянуть о себе.

«В романе, как известно, три центральных персонажа, каждый из которых олицетворяет парадигму войны и подвига. Один — это гэбист Миронов. Материалист, государственник, он использует мистические и антимарксистские силы себе во благо. Государство — это он. Гэбист Миронов считает, что истоки третьей мировой войны лежат в борьбе за энергоресурсы и определяются интересами государств и финансово-промышленных групп. Внутренняя драма его образа — в убеждении, что государство Россия в этой борьбе изначально проиграло, как николаевская империя в 1914-м. Но сам Миронов, хоть и государственник, проигрывать не спешит. Он укрепляет свои позиции в истории для сохранения себя как идеи в исторически-дарвинистском смысле. Он участник войны, которая длилась до самого развенчания диалектики и социального дарвинизма. Он в рядах марксо-дарвинистов сыграл историческую роль пятой колонны. В этом его освободительное значение. В силу наличия типических признаков, выраженных даже в его индивидуальных особенностях, Миронов дал название целому историко-символическому пласту — мироновщине!

Вторую фигуру, олицетворяющую парадигму воина-освободителя, являет собой антипод мироновщины. Это диссидент. Прототип — мой друг, друг писателя Балашова, Владимир Логинов. Именно освобождением от Логинова Миронов оправдывает свое отделение от государства. „Я веду одну войну, за сохранение моего ордена, моего племени, моего гена. Мой ген не принимает и не порождает ненависти. А вы и это государство — породили друг друга взаимной ненавистью и взаимной необходимостью. Я не принимаю вас обоих“, — говорит его холодными устами мироновщина. Тем более велика освободительная миссия Миронова, что его специфическое мироновское рацио одолевает рацио Логинова и тот приходит к мысли об отъезде на Запад. Но и диссидент в этом отношении выступает в роли освободителя. Он исходит из того, что в мироновщине — олицетворение государства, не освободившего даже тех, кого могло бы освободить. И для того, чтобы изжить в третьей мировой мироновщину, он должен изъять питающую ее почву, то есть себя. Жертвенный солдат, проигравший солдат-освободитель.

Но пером автора создан и третий. Афганец-моджахед Курой, он же Черный. Он герой. Он победил Миронова еще в самом зародыше третьей мировой войны. Он изгнал и мироновщину, и Логинова, да так, что подрубил их корни в их собственном государстве, а, проще сказать, корни самого этого государства. Таким образом, погубив империю зла, и не дав ей провиниться в третьей мировой.

Логинов и Миронов — только временные — в силу сравнительной временности своих исторических ролей — попутчики Черного, как собаки — попутчики человека ввиду многократной укороченности биологического срока их жизней. Но Черный — это настоящий воин-освободитель третьей мировой! Его Сталинград — охранная грамота и от сталино-коммунизма, и от гитлеро-фашизма, и от фашио-исламизма, и от…»

Тут Логинов запнулся. Он не смог найти продолжения. Хотел было написать, бушизма, но что-то его не устроило, и он проснулся. Проснулся, а на губах солоно стало словами поэта: «А бойтесь единственно только того, кто скажет я знаю как надо». Вот и продолжение, оно же и завершение.

Логинов снова вспомнил встречу с афганским полковником и ему, проснувшемуся, стало ясно, что Курой покровительствует ему вовсе не из альтруизма и не ради дружбы с Мироновым, а потому, что готовит, откармливает журналиста для дела, которое нужно ему самому. Но досады от откровения «быть использованным» он, впервые в жизни, не испытал. Больше того, впервые добром помянул Шефа с «РЕГ». Используй и будь используем. На всю глубину твоей ясности. И не говори, как надо!

Не испытав отвержения от осознания своей роли, Логинов осознал и другое, совсем уж новое для него и важное: в таком положении он гораздо более свободен, чем в состоянии частицы, стремящейся открепиться ото всякого притяжения, стремящейся первым делом не быть используемой, движимой иллюзией независимости. И стали яснее очертания той функции, ради которой откармливает его полковник. Только для Куроя это — функция, а для тебя Володя Логинов может стать и миссией!

И бинокль на сей раз не подвел его.

Вернер Гайст в действии Весна — лето 2002-го. Афганистан

Володя Логинов не ошибся. Курою, который раздумывал над тем, как ему помочь маршалу Фахиму обрести союзников в новой борьбе за власть, уже против пуштуна