Яд, порох, дамский пистолет - Александра Лавалье

Странная ссора с Квашниным случилась так некстати, именно в тот момент, когда ему нужен напарник для обсуждения новых сведений. Алексей тут же разозлился на себя: а был ли тот напарник? И пусть многое в газетчике ему действительно нравилось: неуёмная активность, например, а ещё невесть откуда взявшийся кругозор и умение перевоплощаться и, конечно, дух авантюризма – то, чего в самом Алексее не было совсем, но насильно мил не будешь. Рыжий играет с людьми и с ним тоже, как ни прискорбно это признавать. И всё же… с ним было интересно.

Добравшись до особняка Малиновских, Алексей решил использовать единственное доступное ему сейчас оружие – внезапность – и сделал то, о чём прежде даже подумать не мог – вошёл в чужой дом с чёрного хода, да ещё и без стука.

Особняк жил тихой, скрытой от посторонних глаз жизнью. Пахло едой, на кухне позвякивала посуда, очевидно, здесь готовились завтракать. Когда Алексей неслышно появился на пороге кухни, кухарка Катерина взвизгнула и, как в прошлый раз, кинулась прочь. Да только Алексей её удержал и легонько подтолкнул обратно. Иван, сидевший за столом, наблюдал за этой сценой с неодобрением.

Заняв пост в дверях, Алексей спокойно произнёс:

– Ну, Катерина, рассказывай, как барина своего отравила.

Девушка, забившись в угол, только мелко крестилась и поскуливала от страха. Иван в сердцах сплюнул, брякнул ложкой об стол и набросился на кухарку:

– Говорил тебе, дура, езжай к родне! А она ни в какую! – Это уже Алексею. – Всё хахаля своего ждёт, цыгана этого!

– Не цыган он! – пискнула из угла кухарка.

– Да хоть чёрт! Пойдёшь теперь заместо него на каторгу, уж барин позаботится!

Кухарка завыла сильнее.

– Прекратите! – рявкнул Алексей. Медленно, едва удерживая гнев, приказал: – Катерина… я жду разъяснений. Подробно. И без слёз!

Взглядом пригвоздил Ивана, который дёрнулся было что-то сказать, прошёл к столу, придвинул к себе тарелку и принялся накладывать утреннюю кашу из чугунка. Отчего бы не позавтракать, раз оказался к столу?

Кухарка, испуганно наблюдая за его действиями, прошептала:

– Чего разъяснять-то?

– Что за цыган?

– Не цыган он! Волос тёмный, а глаза-то синие! – Девушка всхлипнула. – Он… на рынке ко мне подошёл. Слова говорил красивые. Будто и по-русски, а не так. Слова обычные, а получается ласково. Добрый он…

Иван сплюнул, но промолчал.

– С акцентом говорил? – нахмурился Алексей.

Катерина замерла, непонимающе глядя на него. Чтобы не тратить время, объясняя неграмотной кухарке слово «акцент», Алексей просто махнул рукой:

– Про коньяк рассказывай.

Он явно переоценил собственную развязность. В таких условиях каша не лезла в рот. Но он продолжил сидеть, с раздражением глядя поверх тарелки.

Катерина закивала:

– Он всё говорил: «Зачем твоей старухе целый подвал коньяку? Она столько до конца жизни не выпьет!» Она… и не выпила…

Девушка снова зарыдала.

– Это он уговорил тебя подменить коньяк?

Она кивнула:

– Он сказал, принеси мне, я на рынке продам хорошо, дорого выйдет, у нас денежки будут. А чтобы Иван не заметил, на их место бутылки с чаем поставь. Много же… и одинаковые все, когда ещё обнаружат…

– И он дал вам бутылки? Вы их отнесли в подвал, думая, что внутри чай?

Катерина кивнула. Иван не выдержал:

– Барин, да что ты говоришь с ней! У ней мозгов, как у курицы! Когда Дмитрий Аполлонович помер, она и не поняла ничего, больше убивалась, что хахаль её пропал и не появляется! У всех баб разум в подоле, что у кухарки, что у барыни!

– Ты сам видел его? Цыгана этого?

Иван покачал головой.

– Где-то у рынка он её и охаживал, здесь не появлялся. Видел бы, своими руками придушил, вот те крест! Прости меня, Господи! – перекрестился Иван, обернувшись к иконе.

– Ты же понимал, что Дмитрия Аполлоновича убили, что ж молчал?

Иван сурово взглянул на него.

– Чтобы девчонку на каторгу отправить? За дурость её? Кобеля этого, Дмитрия вашего Аполлоновича, не жалко. Помер, и пёс с ним! Пусть на том свете помается за то, что Глафирушку обижал! Она, – он кивнул на Катерину, – все в ноги мне бросалась, плакала. Да я и велел ей молчать!

Алексей только головой покачал. С одной стороны, его восхищало, с какой яростью защищает старый лакей своих женщин: Глафиру Степановну да эту глупую Катю. Ну а с другой, что теперь делать ему?

– Катя, так почему вы не уехали к родне, как велел вам Иван? – чтобы хоть как-то оттянуть время, спросил он.

– Не примут они, – прошептала девушка. – Понесла я.

По тому, как обречённо застонал Иван, Алексей сделал вывод, что и тот был не в курсе. Алексей поднялся, собираясь уходить, но в дверях его настигла запоздалая мысль. Он повернулся:

– Катя, а сколько было бутылок с чаем?

– Три. Я за раз бы больше и не унесла. Тяжёлые.

Алексей посмотрел на Ивана.

– Иван, нужно срочно отправить записку в «Афонькин кабак», чтобы они не подавали гостям коньяк, который ты им продал.

Иван согласно кивнул.

– Где можно взять бумагу и чернила?

– Так у Глафирушки в кабинете.

Через несколько минут Алексей стоял в гостиной Глафиры Степановны и смотрел в окно: Иван на улице давал наставления мальчишке, вызвавшемуся доставить записку в кабак. На душе было неспокойно.

Он огляделся. В этой комнате Глафира Степановна принимала его в первую встречу, и с тех пор ничего не переменилось. Две стопки бумаги лежали в секретере ровно так, как ему запомнилось. «Неужели полиция не проводила обыск после её гибели?» – мелькнула мысль.

Алексей подошёл к секретеру и выдвинул ящик, где прежде лежал пистолет. Разумеется, он был пуст. Автоматически Алексей выдвинул следующий ящик. Там лежала расходная книга, на которую он в прошлый раз не обратил внимания. Алексей вытащил книгу, из неё выпало прощальное письмо Михаила, написанное на открытке с портретом Вельской. Кто же знал, что всё так повернётся?

Он раскрыл расходную книгу на последней исписанной странице. Мендель утверждал, что у Малиновской в делах порядок, как на погосте. Что ж, посмотрим.

Алексей пробежал глазами по строчкам. Вот, пожалуйста, аккуратно записанные траты на похороны мужа, а ведь казалось, что Глафира Степановна не в себе. Но привычке заносить расходы в тетрадь она не изменила. Только напротив «Платья траурного» – мокрое пятно, от которого расплылась уплаченная сумма. Вероятно, это капнула слеза.

Алексей перелистнул страницу назад. Его внимание привлекла запись, сделанная в день смерти Дмитрия Аполлоновича: «Пятнадцать тысяч рублей передано господину М.» Интересно, за какие