Рождество в Российской империи - Тимур Евгеньевич Суворкин
– Вот так дела! – воскликнула Анна. – Ксюша вся как всегда – вроде бы сказала что-то, а вроде бы и нет.
– И правда, – сказала Варя. – Где была эта невеста? Здесь она училась или не здесь? Дождемся Ксюшу. Пусть сама все расскажет. Я сегодня совсем без сил.
И она улеглась на кровать и закрыла глаза. Но сон не шел. Такое бывало с ней, когда она уставала слишком сильно. Варя стала глядеть на тумбочку, сплетая и расплетая линии царапин в скупом лунном свете. Рано или поздно она должна будет уснуть. Наконец, веки ее отяжелели, мысли начали путаться, она почувствовала, что соскальзывает в теплую темноту сна. И вдруг…
Странная догадка зажглась в ее голове. Она резко села. Инициалы! Такие же, как у нее, – «В. А.», и еще одни «Г. М.». Эту спальню не открывали много лет, мебель не меняли… может быть, лет двадцать? Тогда не может ли быть… Нет, нет, ерунда! И все же… Ведь это бы кое-что объяснило. Если «Г.» здесь обозначает «Григорий», то тогда «В. А.» может быть «Вера Аристархова».
Их Бегемотиха.
Варя едва держалась, чтобы не рассказать о своей догадке всем. Ей не хотелось сплетничать о классной даме, тем более что она понимала, как болезненны могут быть девичьи разочарования, пусть даже и из далекого прошлого. Чтобы кому-то рассказать, нужно сперва все проверить. И Варя решила навестить Бегемотиху после занятий. Ведь нет ничего плохого в том, что ученица беспокоится о заболевшей наставнице? В шесть, когда закончился урок, она прошла по коридору к ее комнате. Несмотря на относительно ранний вечер, за окном уже стемнело, и мягкие сумерки просочились в Смольный институт. Варя взяла с собой свечу, но пока не зажигала ее.
Дверь к Бегемотихе была приоткрыта, но ее самой не было. Варя немного помялась на пороге. Природная скромность и хорошее воспитание боролись в ней с любопытством и желанием узнать правду. Она тихонько вошла.
В темноте комната выглядела не настолько удручающей, как при свете. Темнота позволяла воображению предположить, что здесь все-таки были яркие цвета и что-то, что создавало бы уют. Варя приблизилась к столу. На нем стояла жестянка из-под печенья, и возле лежали извлеченные из нее сокровища. Ленты, открытки, смешной медвежонок… Варя улыбнулась. Все-таки их классная дама была живым существом. Девушка воровато обернулась на дверь и зажгла свечу. Потом заглянула в коробку.
Там на самом верху лежала фотография. Юноша с совершенно белым лицом напряженно смотрел в камеру. Он был в кадетском мундире, а головной убор держал в руках. По всей позе было видно, как тяжело ему было не двигаться. Варя посмотрела на подпись в углу. «Карл Булла». Не Григорий. Ну что ж… И тут ее разом бросило в жар и в холод.
Варя схватила фотографию и побежала.
– Я все знаю! Это ваш! Он ваш!..
Варя влетела в рисовальный класс и застыла. Бегемотиха была там. Она спала за учительским столом, и, когда Варя вбежала, открыла глаза и заморгала. В классе было темно.
– Варя, почему вы не в спальне? – спросила Бегемотиха строго.
– Потому что я знаю.
Она положила фотографию на стол. Ей даже не нужно было зажигать свечу. Бегемотиха поняла, что это такое.
– Как вы посмели? Кто дал вам право?
Ее щеки дрожали, то ли от гнева, то ли от горя.
– Я случайно, – оправдалась Варя. – Я искала вас, чтобы спросить вас о Григории, потому что видела инициалы на тумбочке, и… Он был вашим женихом?
– Это не ваше дело.
Бегемотиха поднялась и покачнулась. Кажется, ей и в самом деле нездоровилось.
– Немедленно вернитесь в класс.
– Вы убили его?
Толстуха непонимающе уставилась на Варю.
– Что вы несете?!
Вид у нее был жалкий. Но Варю уже было не остановить.
– Он был вашим женихом, вы тогда учились здесь. Фон Блюмм говорил, вы были настоящей красавицей. Вы хотели пожениться после выпуска, так? Но он исчез. Мадемуазель Сгорская говорит, что видела его в саду в ту ночь. Значит, он приходил сюда…
– Хватит! – Бегемотиха закрыла руками уши. – Прекрати!
– Что случилось тогда?
– Я не знаю! – она почти закричала, а потом заговорила, захлебываясь: – Он обещал мне, а потом просто не пришел. Его сестра сказала, что он сбежал. Сбежал от меня! Так она сказала! Ох, как она меня ненавидела!.. Но это было правдой. Он так и не написал мне. Ни строчки. За двадцать лет…
– Он умер, – сказала Варя. – Он никогда не сбегал.
– Да что ты можешь знать? – прошептала женщина.
Позади Вари начало разгораться голубое сияние. Безголовый медленно шел к ним от дальней стены.
– Посмотрите на него! – воскликнула Варя. – Он сияет, и это трудно увидеть, но посмотрите на его мундир! Слева, на груди!
– Гриша! – крик вырвался из самой глубины.
Вера Ивановна, не отрываясь, смотрела на призрачный бумажный цветок, точно такой же, как на фотографии. Только она одна умела так тонко расправлять лепестки.
Призрак шел к ней. Он тянул к ней руки.
– Но как же так… Что же случилось?.. Как тебе помочь?
Она пошатнулась и схватилась за стол. Большой кожаный саквояж господина рисовальщика упал на пол и раскрылся. Варя вскрикнула.
Из саквояжа с грохотом выпал и покатился по полу человеческий череп.
Дальше было много всего. В Смольный вызвали полицию и господина рисовальщика. Тот, простуженный и перепуганный, кое-как объяснил, что никого не убивал, а череп взял в качестве учебного пособия в Медицинской академии. Разумеется, воспитанницам Смольного он его показывать не собирался, просто так уж получилось, что саквояж оказался у него с собой. В Медицинской академии рассказ подтвердили, но очень заинтересовались происхождением черепа и местонахождением всего остального. Так, ниточка за ниточкой, полиция вышла на неких похоронщиков, которые некогда продали в академию тело неизвестного погибшего. Похоронщики клялись, что искали родню, как могли, но много ли найдешь, когда на бедняге даже нитки не было? А так хоть подзаработали. Чем плохо?
В полиции им подробно объяснили чем. А клубок разматывался дальше. Нашлись старые полицейские протоколы, а с ними и свидетели. И перед
