Станция расплаты - Валерий Георгиевич Шарапов
— Не кипятись, Трофимыч, — Егор попытался урезонить старшего товарища. — В жизни всякое бывает. Мой племяш сейчас на Камчатке службу несет. Что, если и он на радостях все деньги пропьет и не на чем ему будет домой вернуться?
— Если пропьет, значит, дурень бестолковый, — отрезал Трофимыч. — И нечего его жалеть. Пусть прежде головой думает.
— Ну, хватит, — оборвал Вырикова Егор. — Дело сделано, и больше об этом не будем. Хотите донести на меня почтовому начальству — дело ваше, но до Нерехты солдаты поедут с нами.
— Мы-то не донесем, — высказался более практичный Громов, — но ведь не все от нас зависит. Мало ли кто их увидеть может? И что тогда? Все трое с работы полетим, а у меня, между прочим, квартира казенная.
Егор поморщился: вечно Профессор о житейском печется. Да, Егор знал, что Громов проживает в квартире, выделенной ему почтовым начальством под ведомственное жилье. За право проживать в квадратных метрах, принадлежащих Главпочтамту, следовало отработать на почте десять лет, и тогда квартира оставалась тебе вне зависимости от места работы. Из положенных десяти Громову оставалось отработать всего два года. Егор об этом знал и сожалел, что так необдуманно подставил товарища под удар. Но что теперь он мог поделать? Исправить ситуацию уже не получится, поезд набрал ход, и следующая остановка случится только через сто двенадцать километров, а это треть пути до Нерехты.
— Ладно, виноват, — совершенно внезапно Егор пошел на попятный. — Сейчас уже ничего не поделаешь, придется ждать остановки. Но в Александрове, если вы не передумаете, я их ссажу. Такой расклад всех устроит?
— Странный вопрос, — протянул Громов. — По-моему, ты не оставил нам выбора.
Трофимыч промолчал, и Егор облегченно вздохнул.
— Значит, на том и сойдемся, — произнес он. — А теперь за работу, ребятки.
— Лежебоку будить не будешь? — вставая с места, поинтересовался Трофимыч.
— Леньку-то? Нет, пусть поспит чуток. Он сегодня славно потрудился, — ответил Егор и взялся за холщовый мешок, под завязку забитый письмами.
— Что верно, то верно, — Трофимыч в знак согласия кивнул и подцепил с пола второй мешок. — Давайте, ребятки, поработаем на благо Родины.
Эта его присказка была известна всем присутствующим. Всякий раз перед тем, как начать обработку корреспонденции, Трофимыч выдавал перл про «блага Родины», и это означало, что последующие четыре-пять часов в вагоне должна стоять гробовая тишина. Как всегда, «на правах» самого молодого, Громов начал разбирать ящики с посылками и ценными бандеролями, доставленными с Международного почтамта. Он оттаскивал посылки к багажному отсеку и складывал их штабелями в алфавитном порядке, согласно пункту назначения. При этом он не забывал отмечать распределенную корреспонденцию в толстом журнале отчетности и ставить штемпель «ПВ» на отсортированные посылки и письма, что означало «почтовый вагон».
Трофимыч вытряхнул письма из мешка прямо на пол, подобрал запечатанные в отдельный мешок письма и бандероли с объявленной ценностью и начал распределять их по ячейкам. Беззвучно шевеля губами, он читал адрес места назначения и шлепал на него штамп. Затем подходил к нужной ячейке и вкладывал туда корреспонденцию. После этого возвращался к беспорядочной куче писем и начинал все сначала.
Егор работал чуть в стороне от остальных. Он сортировал письма по своей системе: сперва раскидывал по городам, затем вносил в журнал, ставил штамп и только потом, набрав приличную стопку, раскладывал в ячейки. Так, по его мнению, работа шла быстрее, и он не единожды говорил об этом Трофимычу, но тот всякий раз отговаривался поговоркой: «Старого учить — что мертвого лечить». В какой-то степени он был прав. И вот ведь чудеса — работал Трофимыч при этом ничуть не медленнее Егора.
С момента начала работы прошло чуть больше получаса, когда дверь купе проводников открылась, и в вагон вошел Леха. При его появлении все головы повернулись к проходу. Трофимыч, выражая недовольство, покачал головой и вернулся к прерванному занятию. Иван Громов чуть заметно нахмурился и перевел взгляд на Егора, словно говоря: «Вот видишь, начинается». Егор вопросительно взглянул на Леху и произнес:
— Уговор был про купе, или позабыл?
— Нет, не позабыл, — спокойно проговорил Леха. — Нам бы только в туалет. Естественные нужды, сами понимаете.
— Полчаса подождите, — взглянув на часы, сказал Егор. Он сам не знал, почему отказывает парнишке. Должно быть, хотел показать товарищам, что держит ситуацию под контролем.
— Полчаса? Хорошо, я передам ребятам, — произнес Леха, но уходить не спешил.
Он стоял и разглядывал горы посылок, и что-то в его взгляде не нравилось Егору. Леха будто впитывал увиденное, как губка. Впитывал и запоминал. «Ну, иди же, — мысленно проговорил он. — Возвращайся в купе, здесь и без тебя жарковато». Но Леха все не уходил, и Егору пришлось вновь заговорить, нарушая негласное правило работы в почтовом вагоне.
— Еще что-то хотел? — тон Егора не оставлял сомнений в том, что назойливость незапланированного пассажира ему неприятна.
— Да нет, просто любопытно, — беспечно проговорил Леха. — Столько писем, с ума сойти можно. И как только вы во всем этом разбираетесь.
— Всего лишь опыт, — ответил Егор.
— А вон те почему на полки не ставите? — Леха указал рукой на ценные посылки из-за рубежа, которые Иван Громов ставил особняком. — Не умещаются?
— Типа того, — буркнул Громов и добавил: — Шел бы ты, парень, работать мешаешь.
— Да я ведь тихонько, — на лице Лехи отразилось искреннее удивление.
— Для тебя тихо, а для нас — как гром, — проворчал Трофимыч. — Ты вот спрашивал, как мы ничего не путаем? Так и не путаем, потому что не болтаем во время работы. Усек?
— Усек, — Леха кивнул, еще с минуту наблюдал за работой почтальонов, затем развернулся и ушел обратно в купе.
Егор слышал, как сработала защелка. «Для чего закрываться? — промелькнуло у него в голове. — Видит же, что заняты все, не до прогулок по купе. И потом, они ведь гости, значит, и закрываться им не положено». Но вслух он ничего не сказал и вскоре полностью погрузился в работу. Сортировка шла полным ходом, он распаковал очередной мешок и ссыпал конверты в деревянный ящик, которым всегда пользовался при работе с письмами. Вдруг его внимание привлек какой-то звук. Он был непривычным, выбивающимся из общего шума: шелеста газет и журналов, звонких шлепков штемпелей, глухих ударов коробок для упаковки посылок. Этот звук что-то ему напомнил, но сообразить,
