Наследники чужих судеб - Ольга Геннадьевна Володарская

Он больше не потеряшка!

Глава 3

Она спала как убитая. Впервые за долгое время…

Открыв глаза, Оля осмотрелась. Где это она? Потолок низкий, на нем люстра с висюльками. Они тусклые, потому что пыльные. Стены в пожелтевших обоях, те кое-где отошли. На дощатом полу домотканая дорожка, выцветшая от времени. Мебель разномастная: тут и дореволюционный сундук, и сервант середины века, и стенка югославская — шик периода застоя, и вполне современные стулья из дешевого мебельного. Оля повернулась на бок, чтобы уткнуться глазами в ковер. Его узор она не спутала бы ни с каким другим, потому что в детстве блуждала по нему, как по лабиринту…

— Я дома, — выдохнула она и улыбнулась. — У бабушки.

Ах, если бы та была жива, из кухни бы доносились ароматы. А еще звуки — или бормотало бы радио, или она сама, разговаривая с печкой или кошкой, громыхала бы посуда, свистел чайник, тикали часы. Большие, напольные, из красного дерева, они стояли у стены, разделяющей комнату и кухню. Бабушка очень ими гордилась. Называла фамильной ценностью. Уверяла, что сам Егоров подарил их на свадьбу ее предкам. Сейчас они стояли, но во времена Олиного детства не только ходили, еще и били. Но только в девять вечера. Сразу после этого бабушка отправлялась на боковую, потому что вставать нужно было в пять тридцать, доить козу, кормить кур и сторожевого пса, открывать парники. В семь старушка садилась пить чай, отдыхать. После чего бралась за приготовление завтрака для себя и внучки.

Оля вылезла из кровати — высокой, скрипучей, неудобной. Но даже на такой она спала потрясающе. И сказались не только усталость и свежий воздух. В этом старом доме она ощутила покой и смогла по-настоящему расслабиться. Потянувшись, изогнувшись, услышав похрустывание косточек, Оля зашагала в кухню. Манюшка остыла, но не до конца. Теперь, когда в нее вдохнули жизнь, печь хранила в себе тепло, чтобы понемногу отдавать его дому. Оля дважды ее топила вчера. Сделает это и сегодня. А еще подольет молока в блюдце, что поставила на лежанку. За эту ночь оно не исчезло, но она верила, что домовой проснется вслед за Манюшкой.

Поставив чайник, Оля стала снимать занавески. Вчера ничего толком не успела сделать, разве что мебель да полы протереть. Сегодня нужно отмыть люстры, чтобы висюльки сверкали, просушить одеяла, подушки, выстирать домашний текстиль. Проще было все выкинуть и купить себе новое. Не в весь дом, а в комнату, которую Оля выберет своей, но она легких путей не ищет. Все равно нужно чем-то себя занимать, так почему бы не этим?

— Хозяйка! — услышала Оля зычный голос с улицы. — Открывай ворота, работника тебе привел!

— Кто бы это мог быть? — пробормотала она, но на зов откликнулась, крикнув в приоткрытое окно: — Иду!

Накинув на себя бабушкину фуфайку и сунув ноги в ее же калоши с войлочным следком, Оля вышла из дома. Отворив ворота, она увидела полного мужчину с блестящей лысиной. Он широко улыбался и держал объятия распростертыми.

— Вы кто? — спросила она.

— Не узнаешь? — сник визитер. — Это ж я, Борис.

— Сын тети Веры?

— Ну.

— Тебя не узнать. — Он выглядел значительно лучше, чем в юности. Стал если не симпатичным, то вполне приятным внешне мужчиной. И полнота, и лысина ему шли.

— Похорошел?

— Ага.

— Мне мать всегда говорила, придет твой звездный час. — Он опять улыбнулся, но уже самодовольно. Оля тут же взяла свои слова назад. Нет, Борька все такой же противный, просто не тощий и без прыщей. — Так тебе работник нужен?

— Да, но… — Она помнила, что тетя Вера нелестно отзывалась о сыне как о ремонтнике. — Пока мне нужно машиной заниматься. Она сломалась, а куда я без нее?

— Механика тоже найдем. А сейчас я тебе плотника предлагаю.

— Себя то есть?

— Не, я человек солидный, всякой фигней не занимаюсь…

— Солидный? — переспросила Оля.

— Да, у меня своя фирма.

— А ты крутой.

— Есть такое, — хмыкнул Борька и раздул щеки еще больше. — С женой открыли ритуальное агентство. Процветаем. И у нас есть один работник, который может и тебе пригодиться… — И как гаркнет: — Норрис, выходи!

Тут же из-за угла выбежал невысокий мужчина неопределенного возраста. Светловолосый, загорелый, с виду приветливый. Не сразу, но Оля поняла, что у него один глаз стеклянный: он отличался оттенком цвета и был неподвижным.

— Норрис? — переспросила она.

— Кликуха, — ответил ей одноглазый. — С юности. Был когда-то каратистом. И внешне на Чака Норриса походил.

— Вы плотник?

— Еще какой, — ответил за него Борис. — Такие кресты надгробные изготавливает, что залюбуешься. Но сейчас у нас заказов для него нет, а жить как-то надо.

— Я не только с деревом работать могу, — поспешил прорекламировать себя Норрис. — Вообще на все руки… Только в электронике плохо разбираюсь, но розетку могу поменять.

— Отлично! Если сойдемся по цене, я с радостью вас найму.

— Цены наши, не московские, не боись, — успокоил ее Боря. — Только ты должна знать, что Норрис сидел. Долго сидел, по плохим статьям. Предупреждаю, чтобы не было потом претензий.

— За что сидели? — обратилась к плотнику Оля. Тот начал перечислять статьи. — Мне это ни о чем не говорит.

— Разбой, рэкет, соучастие в убийстве. В общей сложности двадцать пять лет отмотал. Но теперь все, завязал.

— Уверовал он, — добавил сын тети Веры. — На зоне еще. И сейчас в храм ходит. Но люди его все равно опасаются, не доверяют. Помнят того Норриса, что беспредел творил. Но когда это было?

— Вы местный? — спросила Оля. Ей Норрис казался безобидным, но что она понимала в урках?

— Родился и вырос в Ольгино. Мы с Боряном в детском саду на соседних горшках сидели.

— Так что, хозяйка, дашь Норрису работу? Он жениться собирается, деньги на свадьбу нужны, так что любой копеечке рад будет. — Видя, что Оля сомневается, привел последний аргумент: — Я за него ручаюсь!

«Авторитет нашелся», — фыркнула про себя та. Но Норриса решила нанять. Почему нет? Всем нужно давать шанс. Лучше бывший урка, чем дурачок Ванюша.

Стоило вспомнить, как он появился! Не зря говорят в народе: вспомни дурака, он и появится.

Оля сразу узнала Ванюшку, хоть он был без пакета. Телом другой, рослый, крепкий, не как в детстве, длинноволосый… Мать стригла его под машинку, чтобы не завшивел, а теперь у него кудри струились по плечам. Плохо промытые, но густые, иссиня-черные. Кожа при этом у Ванюшки была белоснежной, а глаза голубыми, хрустальными… Пустыми! В них ничего —