Пойдем со мной - Рональд Малфи

– Я рада, что вы убили его.

Я ничего не ответил.

Она поблагодарила меня еще раз, попрощалась и повесила трубку. Я сидел, уставившись на телефон, и впервые за долгое время не чувствовал себя совершенно ужасно. Мне показалось, что груз, давивший мне на грудь, стал немного легче.

И тут в нашу дверь постучали.

Я спустился по лестнице и был уже на полпути через прихожую, когда тот человек постучал снова, более настойчиво.

Я открыл дверь и увидел стоящую там женщину. Первое, что я заметил, – на ней было длинное черное шерстяное пальто, что было необычным выбором одежды для летнего дня. Второе, что я заметил, – женщиной, стоявшей передо мной, была Шейла Чилдресс. Наши взгляды встретились, и я увидел, что ее глаза были красными и остекленевшими, как будто она недавно плакала. Не зная, что сказать или сделать, я просто стоял и смотрел на нее.

Самое безумное – в тот момент мне в голову пришло воспоминание о вечеринке, на которой мы были еще до свадьбы, в доме Билла и Морин Дювани. Мадам Голганор, пьяная, сквернословящая ясновидящая, с ее хрустальным шаром, сделанным в Китае. Предостережение, которое мне через нее передала женщина в красном берете: Не. Открывай. Дверь.

Шейла Чилдресс достала из кармана своего шерстяного пальто маленький пистолет. Она направила его прямо мне в грудь и нажала на курок.

Сначала я ничего не почувствовал, кроме того, что меня ударил в грудь сильный порыв ветра. Я упал навзничь в прихожей и лежал там, беспомощно моргая и глядя на люстру у себя над головой. Я не мог дышать, не мог втянуть в себя воздух. Следом пришла боль, распространяя свои жгучие нити по всему моему телу, каждая из которых исходила от расплавленной сверхновой звезды там, где должно было находиться мое сердце.

Громко всхлипывая, Шейла отступила от двери. Каким-то образом мне удалось поднять голову и увидеть, как она, пошатываясь, спускается по ступенькам к дороге. Ко мне приближались соседи. Я опустил взгляд и увидел, что на мне ярко-красная футболка, вот только секунду назад она была белая, и все это не имело никакого смысла. Моя голова снова упала на пол. Теперь там, наверху, были три люстры, которые вращались, как…

(Великие Космические Часы)

…вертушка на палочке. Лампочки то зажигались, то гасли, то зажигались, то гасли.

Вдалеке я услышал еще один выстрел. Люди закричали. Я не мог понять, что происходит. Я не мог вспомнить, что я делаю, лежа здесь, на полу, почему мне холодно в разгар лета, а моя футболка красная, а не белая, мое зрение ухудшается и затуманивается, мой разум не здесь, не здесь. Перед моим взором проплыла фигура, узнаваемая и в то же время незнакомая. Другой Аарон, его лицо было мрачным, а голос звучал как выстрел в голове.

Не двигайся. Не двигайся. Не…

6

…уходи, внезапно, когда я смотрю на себя сверху вниз, наши роли меняются местами, разум внутри разума и душа внутри души, я вижу, как жизнь уходит из моих глаз, поднимаясь и одновременно опускаясь, я наблюдаю, как умираю. И вот я, эта осязаемая версия меня, из плоти и крови… – исчезаю.

7

Внезапно я оказываюсь один в темноте нашего дома. Я чувствую, что ты где-то здесь, Эллисон, но не могу тебя найти. Я чувствую запах твоих духов, слышу шорох твоих ног по ковру. Я иду по коридорам, высматриваю, вынюхиваю. Но не нахожу тебя; только размытый образ самого себя, этого другого меня из плоти и крови, который тоже бродит по коридорам в поисках тебя. Я одновременно везде, куда бы ни направился этот другой я. Потому что мы преследуем самих себя.

Я стою в дверях нашего офиса, когда другой я поднимается по лестнице и видит меня. Он направляется ко мне, но я уже отступаю в темноту. Я везде, повсюду.

Я стою в темном углу мрачной гостиной, а пожилая женщина в кресле смотрит прямо на меня и спрашивает – как насчет твоего друга, Джеффри? Кто здесь? И другой я подходит ближе, протягивает руку и касается холодного тумана, которым я являюсь.

Везде; повсюду…

Я, как призрак, хожу по дому, включая твою музыку, Эллисон, – она начинает играть, когда я думаю о ней, – и я всегда включаю ее, всегда, и переворачиваю страницы твоего фотоальбома, и когда другой я заходит в дом, он видит снимок твоей сестры прямо перед собой, и я продолжаю включать твою музыку…

Я в ванной комнате в мотеле «Валентайн» заставляю красный свет над душем гореть ярко, как сверхновая…

Я в нашей гардеробной, теперь я знаю, где ты хранишь ключ от замка на сундуке, и знаю, что есть только один способ нам с тобой воссоединиться, Эллисон, и поэтому я подталкиваю другого себя начать поиски. Я достаю ключ из твоей кроссовки и кладу его на мраморный пьедестал…

Когда другой я теряет надежду, я включаю и выключаю свет гардеробной, включаю и выключаю, включаю и выключаю. Потому что, если другой я откроет эту дверь и в конце концов умрет, мне нужно сделать так, чтобы это произошло. Это мой единственный путь к тебе, Эллисон. Мой единственный путь.

Мы преследуем самих себя.

И вот я в нашей спальне, Эллисон, смотрю, как ты уходишь. В красном берете и пальто в клеточку. Говоришь: Пойдем со мной. Целуешь другого меня в лоб перед уходом. Я бросаюсь к той версии себя, которая все еще лежит в постели, протягиваю руку, пытаюсь схватить его, заставить подняться – не для того, чтобы остановить тебя, Эллисон, потому что ничто не может остановить то, что уже произошло, но чтобы он в последний раз взглянул на тебя, прежде чем ты покинешь этот мир ради следующего. И другой я, должно быть, чувствует мое присутствие, потому что он встает и подходит к окну, чтобы в последний раз посмотреть, как ты уходишь.

8

А потом этот мир исчезает, и начинается другой. Я парю в космосе. И все же я чувствую, что я не один. Где-то два голоса ведут обратный отсчет от десяти. Каким-то образом я их слышу.

Ослепительный свет двух фар прорезает темноту. Да, он ослепляет, но я могу смотреть на него, не чувствуя боли. Знаешь, кого я вижу там, за фарами? За ветровым стеклом? Версию нас с тобой, знакомую и в то же время чуждую.