Идеальная девушка - Рут Уэйр

– Тот, у кого имелся мотив, – начинает загибать пальцы Ханна. – Тот, кому доверяла Эйприл. Тот, кого она хорошо знала. В деле Невилла осталось много вопросов. Эйприл терпеть не могла консьержа и ни за что не подпустила бы его к себе без сопротивления. Но друга? Вполне. Хью отпадает, потому что он был со мной во дворе. И я почти уверена, что это не Райан. Он все еще торчал в баре, когда мы ушли, хотя, в принципе, мог добежать длинным путем в обход и успеть на Новый двор прежде нас. Остается…

Она замолкает.

– Остается Эмили, – внезапно высказывает догадку Новембер. – Вот почему вы почти все время молчали за ужином.

Ханне кажется, что в нее всадили ржавый нож. Новембер права. Предположение, высказанное вслух, превращается в тошнотворную реальность. Именно эта мысль вертелась у нее в голове, когда она сидела за столом и обдумывала варианты, все больше убеждаясь, что у Эмили самое слабое алиби среди всех. Да, она была в библиотеке. Однако никто не мог помешать ей перескочить через турникет, не приложив карту, подняться в комнату Эйприл, посидеть с ней, поболтать, посмеяться, возможно, даже пошутить над собой по поводу классного розыгрыша. А потом воспользоваться появлением Невилла как идеальным прикрытием, задушить Эйприл, слезть по водосточной трубе и вернуться в читальный зал.

«В это невозможно поверить», – мысленно твердит себе Ханна. И все же в глубине души отчасти верит. Эйприл почти целый год трахалась с бойфрендом Эмили. А потом еще та жестокая выходка с письмом. Вспоминается и то, как Эмили при Ханне и Райане прошипела однажды холодным ноябрьским днем: «Если она попробует провернуть такой же фокус со мной, я ее просто прикончу».

Яд в голосе Эмили был неподдельным. Ее слова не выходили из головы Ханны больше десяти лет и бросают в дрожь сейчас.

– Мало ли кто еще мог это сделать, – пытается убедить себя и Новембер в обратном Ханна. – Эйприл постоянно кого-нибудь разыгрывала. Убийца вообще мог быть из другого колледжа. – В голову вдруг приходит мысль, в которую Ханна отчаянно вцепляется обеими руками. – Например, тот, кто снабжал ее декстроамфетамином. Мог произойти какой-нибудь облом при покупке наркотиков.

Все это правда.

Но сказанное Новембер тянет на правду больше.

Это реально могла быть Эмили. Мотив у нее имелся. А тут подвернулась и возможность.

– Ханна, – предостерегающим тоном говорит Новембер. – Пожалуйста, ничего не предпринимайте, не поговорив сначала с полицией.

– Не беспокойтесь, – несколько раздраженно отвечает Ханна. – Я не дура.

– Я имею в виду, если вы кому-нибудь расскажете…

– Повторяю, я не дура. Позвоню в полицию завтра же, когда вернусь в Эдинбург.

– Хорошо. – Новембер бросает на спутницу оценивающий взгляд, словно взвешивая готовность Ханны к борьбе. На лице – тревога. – Почему вы ничего не сказали Уиллу? – спрашивает она.

У Ханны вдруг перехватывает горло.

– Потому что он не желает слушать. Я не раз пыталась дать ему понять, что в тот вечер случилось что-то другое, чего я не заметила или не могу вспомнить, но он затыкает уши. Ему хочется, чтобы я делала вид, будто ничего не произошло.

– Я с ним, конечно, незнакома, – мягко произносит Новембер, – тем не менее… я чувствую, что вы его любите. Он хороший человек, верно?

– Верно.

– Он боится за вас. Потеряв одного любимого человека совсем молодым, он, естественно, боится потерять второго.

– Я знаю, – шепчет Ханна. – Знаю.

Она с недовольным видом вытирает влагу, скопившуюся в уголке глаза, негодуя на свою слабость. Ханна не желает выглядеть беременной мамочкой, пускающей слезу по поводу и без повода. Ей хочется быть сильной, логически мыслящей, вдумчивой. Увы, в настоящий момент она себя такой не чувствует.

– Я могу ошибаться, – стараясь сохранять как можно более ровный тон, говорит Ханна.

Да, возможно, она ошибается. Но если нет, то убийца где-то рядом. Некто, кому Эйприл доверяла, кого, возможно, даже любила.

От этой мысли Ханне становится по-настоящему страшно.

После

Вечером Ханна в который раз не может заснуть. Дело не в изжоге, хотя таблетки «Гевискон» действуют хуже жидкости и оставляют противный меловой осадок на зубах. И не в ребенке, который, похоже, проснулся, как только она легла, и теперь беспрестанно ворочается, словно котенок на незнакомой кровати.

Какой-то одной причины нет.

Ее беспокоят собственные страхи. Беспокоит ссора с Уиллом. Беспокоят мысли об Эмили.

О боже, неужели действительно Эмили?..

Подкатывает дурнота, стоит только вспомнить, как они сидели за ужином – Эмили непринужденно болтала, озабоченно поглядывая на Ханну, она же молча ковыряла лапшу в чашке. Неужели Эмили догадалась? Уловила ход мыслей Ханны? Лежит сейчас дома на другом конце города и пытается сообразить, как много стало известно Ханне за последние сутки?

Ханна протягивает руку за телефоном. Цифры 1:47 ярко горят в тусклом освещении комнаты. Ее охватывает едва сдерживаемое желание позвонить Эмили, поговорить начистоту. Такое нельзя думать о старой подруге.

Однако другие варианты ничуть не лучше. Мог ли Райан покинуть бар после их ухода и бегом обогнуть часовню? Теоретически мог. Он даже мог подниматься по лестнице навстречу спускающемуся Невиллу и шмыгнуть в туалет, чтобы его не заметили.

Черт! Черт! И это все, что удалось разузнать? Она горела желанием предать убийцу в руки правосудия, а вместо этого лишь стала подозревать двух старых друзей.

Телефон в ладони вдруг оживает – поступило уведомление. Получено электронное письмо. На секунду решив, что письмо под воздействием неведомого телепатического эффекта отправила Эмили, Ханна, не раздумывая, его открывает.

Нет, отправитель не Эмили. Письмо прислала некая Линн Бишоп. В теме только два слова: «Привет, Ханна!»

Привет, Ханна! Надеюсь, вы в добром здравии. Я журналистка «Ивнинг мейл». Мы готовим ретроспективную статью о деле Эйприл в связи с кончиной Джона Невилла и хотели бы узнать, как вы себя чувствуете после того, как вашим страданиям наступил конец.

Это письмо Ханна даже не отправляет в «Запросы», а сразу с отвращением удаляет. Дело не только в неудачном моменте, а во всем сразу. В фальшивом участии. В восклицательном знаке. В упоминании Эйприл без фамилии, словно та приходилась журналистке школьной подружкой, хотя в действительности они не были даже знакомы, зато Джона Невилла она уважительно назвала по имени и фамилии.

Ханна выключает телефон и смотрит в темноту, ощущая такой прилив злости, что ей самой становится страшно. Как смеют эти журналюги, эти стервятники делать вид, будто проявляют заботу, имея право знать правду не меньше Ханны. Они