Тайна Ненастного Перевала - Кэрол Гудмэн
Разве что на самом деле была.
Если моя мать – Джен, она могла возвращаться сюда и привезти меня с собой, когда я была еще совсем маленькой.
Большинство моих детских воспоминаний – размытые очертания номеров мотелей и автобусных остановок. Мне было восемь, когда моя мать попала в тюрьму и я оказалась под опекой государства в приемной семье. Она могла привезти меня сюда – и что потом?
Что она хотела здесь найти?
«Они украли мою историю».
Она вернулась, чтобы встретиться с Вероникой и потребовать признания ее роли в написании «Секрета Ненастного Перевала»? И что, Вероника приняла ее с распростертыми объятиями? Предложила разделить доход от книги, которую они написали вместе, и предложила жить в ее огромном доме вместе с ребенком?
Или спустила на нее собак и прогнала из поместья?
Смотрю на скалящегося зверя, заставляя себя вспомнить, как я бежала через лес… и вспоминаю.
Я чувствую, как рука матери сжимает мою, как мы бежим по неровной земле, чувствую туман на лице, как горячее дыхание. А потом я вижу ее – мою мать, как она останавливается здесь, и рычащая собака подпрыгивает, чтобы схватить ее за запястье… Нет. Это мама потянулась в пасть собаки, и ее рука исчезла между ее челюстей…
Делаю шаг вперед, протягиваю руку – медленно, словно боюсь, что каменное чудище ее откусит. Касаюсь его каменной морды, проверить, что оно не живое, а потом, напрягая каждый мускул в теле, чтобы не броситься прочь, скольжу рукой вниз по холодному темному горлу. Каменные зубы царапают кожу, что-то мягкое и влажное скользит по руке. Кончики пальцев касаются чего-то скользкого и комковатого, раздается хруст. Я хватаю это что-то и тяну, уже представляя себе внутренности, и гниющее мясо, и кровавый обрубок там, где раньше была моя рука, и наконец вытаскиваю свой трофей.
В лунном свете видно, что это пачка сигарет, «Мальборо Лайтс», размякших в одну сплошную массу.
Вот где Джен прятала свои сигареты. Подношу то, что раньше было пачкой, ближе к глазам и замечаю, что внутри целлофановой обертки кусочек бумаги. Вода просочилась внутрь, в складки целлофана, и первую и последнюю строку прочитать нельзя. Но центр вполне различим.
«Я просто хотела вернуться и все объяснить», – написано наклонным, похожим на детский почерком моей матери.
Глава двадцать восьмая
Следующим утром захожу в библиотеку ровно в тот момент, когда часы пробивают восемь и, не говоря ни слова, сажусь на стул напротив Вероники. Внутри меня полыхает столько ярости, что странно, как еще стул не загорается. Не сомневаюсь, она почувствует мой гнев, даже не видя меня, ощутит исходящий от меня жар. Со вчерашнего вечера он только усилился, огонь разгорался все сильнее, стоило мне вспомнить об одном: моя мать пришла сюда поговорить, а Вероника натравила на нее собак.
Вероника украла книгу, которую они написали вместе, а теперь делает из Джен злодейку во второй части. Переворачиваю блокнот на чистую страницу.
– На чем мы остановились? – спрашивает Вероника вместо приветствия.
– Джен говорила о костре, – сухо отвечаю я.
Вероника кивает, судя по всему, не удивленная моим кратким ответом, и продолжает рассказ.
«За неделю до Хэллоуина я проснулась от криков, которые доносились из соседней комнаты. По ночам слышать крики было обычным делом. Девушкам из Ненастного Перевала нередко снились кошмары, а все эти разговоры Джен про Кровавую Бесс вызвали шквал видений: лицо Бесс в зеркалах и окнах, ее тело, висящее в шкафу, Бесс, притаившаяся под нашими кроватями.
Но сейчас они звучали по-другому. Было больше похоже на крик раненого животного. Я соскользнула с кровати и присела у вентиляционного отверстия, зовя Джен, потом Дороти, но мой голос было почти не различить. Потом я услышала, как кто-то колотит в дверь в соседней комнате и зовет на помощь. Голос был похож на Дороти, значит, кричала Джен. Я подбежала к двери и при помощи плоской ламинированной карточки, как научила меня Джен, открыла дверь, уже не думая о том, что меня увидят смотрительница или ночной сторож, которые должны уже вот-вот прибежать. Таким же образом я открыла дверь в комнату Джен и Дороти. Дороти вылетела оттуда, точно за ней кто-то гнался, а я вошла внутрь.
Джен лежала на полу, извиваясь в пятне лунного света из зарешеченного окна. Она как будто оказалась в заточении в клетке из лунного света и теней.
Моей первой мыслью было, что ее телом завладела Кровавая Бесс и теперь она пытается вырваться наружу.
А потом я почувствовала запах крови.
Я опустилась на колени рядом с ней, схватила ее за руку и позвала по имени.
– Что такое, Джен? Где болит? – Я провела рукой по ее плечам, груди и животу в поисках ран, и почувствовала, как что-то шевельнулось под кожей.
Это была Кровавая Бесс. Джен пригласила ее, а теперь она хотела выбраться…
– В сторону! – крикнул кто-то.
Я подняла голову и увидела на пороге смотрительницу и ночного сторожа Симса, но не пошевелилась. Что они сделают с ней, когда узнают? Я схватила ладонь Джен, а она сжала мою так сильно, что я почувствовала, как кости скрежещут друг о друга. Неожиданно комнату затопил свет. Моргая от неожиданной яркости, я увидела залитую кровью ночную рубашку Джен, а потом кто-то оттащил меня. Я услышала крики отца, а затем смотрительница с отвращением сказала:
– У нее роды, явно преждевременные – она точно потеряет ребенка.
– Нет! – закричала Джен, дергая меня за руку и притягивая мое лицо к себе. – Я не могу ее потерять! Не дай им забрать ее…
Ее тело вновь забилось в судорогах, но она сказала достаточно. Она знала. Все эти месяцы она знала, что беременна, но мне не сказала. Она скрывала – а я не видела. Я сжала ее руку в ответ.
– Я не дам им забрать ее, – пообещала я.
Отец велел мне уйти, но я отказалась. Я осталась рядом с ней. Смотрительница заявила, что „Скорая“ вряд ли приедет вовремя. Она выгнала Симса и моего отца из комнаты, послала их за полотенцами и горячей водой, потом раздвинула ноги Джен и сделала что-то, отчего та
