Я за тобой никогда не следила - Анастасия Борзенко

У Третьяковой закружилась голова.

— Котов, все было в открытом доступе в Интернете?

— Да, представь себе. Но недолго, правительственные службы прикрывали все, сайты роились, создавались новые… Интернет — это бомба с часовым механизмом, может рвануть потоком информации в любую секунду и воздействовать на людей.

— А Креститель — это Павел?

— Нет, наш друг Герман, он занимался активной пропагандой, выкладывая детали исследований и соображений. По нашим свежим данным, число последователей их Манифеста более двухсот тысяч только в Норвегии!

Наталья непроизвольно прикрыла рот рукой.

— Людям не хватает остроты в жизни, и многие обожают теорию заговора, везде ищут козни, всякие бредовые «манифесты» окончательно туманят мозги, толкая на сомнительные жертвы во имя ложных истин.

— Хорошо, но для чего понадобился Гринпис?

— Сам по себе Гринпис заговорщикам не интересен, но, так как акции сопровождаются массовым скоплением людей и правительство ведет себя толерантно, идеальнее места и времени трудно найти. Я полагаю, что последователи Крестителя уже собираются на Норвежском побережье.

— Павла объявили в международный розыск?

— На том основании, что епископ заговорил воду и она странно себя повела?

— А взрыв, мать его, а аэропорт?!

— Все это зыбко и неубедительно, в роли подозреваемой более подходящей кандидатурой, если ты помнишь, оказалась ты!

Третьякова вздохнула. К сожалению, Котов прав, и с этим не поспоришь.

Глава 10 Манифест

Норвегия, Ставангер.

К полудню в Ставангере установилась приятная погода. Зимнее солнце мягко рассеивалось в воздухе, наполненном запахом свежей рыбы, криком чаек и ароматами ванильной выпечки. Люди на побережье разводили бурную деятельность: растягивали тенты, занимались приготовлением пищи, шумно обсуждали предстоящую акцию.

Третьяков находился в приподнятом настроении, остались сутки до заветного дня Икс, скоро все закончится. Он испытывал некоторую ностальгию по тем временам, когда сутками занимался исследованиями и ведением важных записей, вел страстные споры с Германом при разработке Манифеста, теперь оставалось лишь терпеливо ждать.

Адовцев, напротив, был очень бледен и чувствовал себя неважно, будто все тело налилось свинцом. Он устало рассматривал берег, отмечая про себя важные детали. Сегодня Павлу привезут Манифест, епископ не обсуждал с ним тонкостей, так и не ясно было, куда делись бумаги в тот злополучный день, и Сергей не пытался расспрашивать, чтобы не вызвать лишних подозрений. Он надеялся получить доступ к злополучному документу и добыть ценную информацию об активаторах и образцах… Агенты его подразделения уже в городе и ждут, когда он выйдет на связь.

— Знаешь, я все не могу поверить… — Павел с удовольствием сложил руки на груди, — ведь мы стоим на пороге чего-то поистине великого. Непостижимое ощущение, правда?

Адовцев не услышал его, все мрачно смотрел вокруг.

— Ты мрачный сегодня, Сергей. Сердце болит?

Адовцев чувствовал приступ тошноты, ему не хотелось находиться здесь. Из головы не выходила Третьякова. Ни одна женщина никогда не занимала его мысли так неотступно. Так хотелось верить, что девушка уже в порядке, что он не сильно ее покалечил.

Решение было принято задолго до случившегося, если этого тяжелого момента можно было бы избежать!.. Он все за это отдал бы. Но цель оправдывала средства… Это были слова Арефьевой перед тем, как она отдала приказ. Не женщина, а железный робот, совсем без сердца и души. А его сердце на самом деле сильно болело.

Но не от физической боли, а от пустоты, которая образовалась, когда он нанес Наталье первый удар. Ее лицо все стояло перед глазами, будто это произошло только что. Третьякова не кричала и не плакала, но смотрела на него с таким диким разочарованием и ужасом, что в нем что-то сломалось.

— Не понимаю…

— Болит, конечно, болит… Пары из вас не получилось бы, поверь.

Сергею захотелось ударить Третьякова, но он сдержался, выдавил из себя что-то вроде смешка, кивнул в знак согласия.

К ним подошли три девушки в темно-зеленых куртках и теплых унтах. Красавицы увлеченно разговаривали на шведском языке и громко смеялись, одна из них подошла к Павлу, протянула пачку крекеров и маленькую пластиковую бутылку с водой. Сергей заметил на тонком запястье татуировку в виде знака бесконечности. Павел поприветствовал девушек на хорошем шведском и благодарно поклонился. Такое ощущение, что епископ пережил перерождение… Раньше он был молчаливым и очень много думал, прежде чем что-то сказать или сделать, здесь же Павла будто подменили… Он радостно поддерживал общение и много смеялся.

— Это студентки из Швеции, приехали поддержать Гринпис. — Павел задорно помахал им вслед.

— А татуировка…

— Это отличительный знак для тех, кто поддерживает Манифест. Нас много. У меня звонок, погуляй пока, осмотрись тут. — Третьяков отошел в сторону с мобильным в руке.

Сергей тяжело вздохнул и пошел вдоль берега. По дороге ему встречались люди разных национальностей, цвета кожи, возраста, социального статуса. Взгляд много раз примечал знак «лежащей восьмерки» на запястьях, затылках, шеях, а ведь он не прошел и сотни метров! Шум моря и прохладный воздух неприятно щекотали нос, мужчина наклонился к воде и набрал в ладони морской воды.

— Привет!

Адовцев обернулся, увидел девушку в красной курточке и синих болоньевых штанах, поздоровался в ответ.

Девушка стянула с руки вязаную варежку и протянула маленькую ладонь.

— Я так и подумала, что ты русский. Оксана из Иркутска, — представилась она.

— А я Сергей. Родом из Москвы.

— Ух ты! Москвич… Не люблю я вашу Москву, — Оксана говорила с акцентом, присущим северным людям, — она шумная, и голова у меня от нее болит. Вода хорошая?

— Попробуй…

Сергей внимательно осматривал кисти девушки, но знака на ней не нашел. Неужели настоящая последовательница Гринписа среди толпы одержимых фанатиков?! Это казалось фантастикой, здесь все пропитано липкой философией Манифеста…

— А тебя родители отпускают одну так далеко?

Девушка рассмеялась и смахнула со лба густую светлую челку. Совсем молоденькая, на вид не больше двадцати лет, подростковая фигурка и прыщи на подбородке. Он обратил внимание на детский румянец на щеках, наверное, от смущения.

— Я самостоятельная, — серьезно ответила Оксана. — Не хожу по барам, а занимаюсь важными вещами, папа гордится мной.

Сергей грустно улыбнулся.

— И какими важными вещами ты собралась заниматься здесь?

— Мы будем проводить акцию в защиту косаток. Ты смешной, приехал так далеко, и не знаешь зачем!

Адовцев подозрительно на нее посмотрел. Какие еще косатки?

— А ты мне и расскажи!

Оксана нахмурилась, ее личико приняло серьезное выражение, какое бывает у отличниц перед важным экзаменом.

— Правительство дало разрешение на отлов косаток, но мы вместе с Международным обществом по защите китов