Я за тобой никогда не следила - Анастасия Борзенко
Котов побледнел.
— Черт, девочка… Почему три четверти часа? Если посылать группу захвата, не факт, что он не выкинет какой-нибудь фокус, подобный случаю в аэропорту… Ты сама видела, что они творят с водой…
Третьякова устало кивнула.
— Я сама поеду и поговорю с ним. Скажи, пусть снимут копии.
— Ты все еще наивно думаешь, что сможешь уговорить его остановиться?
— Не думаю, — вздохнула она. — Тогда в кафе ты как раз собирался рассказать мне про Павла?
— Да. Только обещай, что при необходимости…
— Я пристрелю его, обещаю.
Наталья сама не верила в то, что говорит. Она умылась холодной водой, чтобы как-то избавиться от желтых кругов перед глазами. Знали бы родители, что творит их сын… Третьякова взяла в руки маленький мобильный и набрала номер, единственный в адресной электронной книге.
Могильный ответил:
— Какие новости, Третьякова?
— Епископ объявился, он взял Соню в заложники, это внучка Марии Валентиновны, и требует за это свои бумаги.
Могильный замолчал всего на секунду.
— Герман рассказал… И почему вы не передали их нам? Сколько у вас времени?
— Три четверти часа. Уже меньше…
— Ничего не делайте сами, подъезжайте к квартире Величкиной и ждите дальнейших инструкций, я отправлю опергруппу. Манифест отсканируете и вернете Павлу оригинал.
— Они едут. — Девушка покрутила мобильным перед Котовым.
В комнату вошел молоденький офицер и передал Котову Манифест, его только что откопировали.
— Я копии снял, Василий Петрович, сканировать было бы дольше.
— Да и хрен с ним.
Полковник протянул Наталье документы и крепко обнял на прощание. Господи, главное, чтобы это объятие не стало последним.
Ее мобильник высветился сообщением от Сони: «15 минут». Черт, совсем времени нет!
— Ладно, не волнуйся так, Котов, и не такие дела делали!
Наталья храбрилась, как могла. Но ей было очень страшно.
Герман сидел на стуле в серой комнате без окон, его руки и ноги были крепко связаны. В комнате было темно, но он подозревал, что за ним наблюдают. Что ж, пока ничего такого, из-за чего стоит сильно волноваться, не происходит. Напротив. Во время первого допроса он рассказал им про Манифест и его важность для епископа, дальше будет интереснее.
Одинокая лампочка, ввинченная в плафон на потолке, рассеяла темноту, и Герман увидел высокого темноволосого мужчину, с которым они уже встречались ночью. Могильный пил воду из пластикового стаканчика. Он устало прислонился к спинке стула и внимательно разглядывал Германа. Наконец он медленно произнес:
— Герман Вольфович Гиляровский.
Герман оживился и улыбнулся своей приятной улыбкой.
— Приятно познакомиться, это я и есть.
— Вам весело?
— Нет, мне не весело, но я уже не в силах что-либо изменить.
— А я полагаю, что в силах, если скажете нам, сколько еще образцов вам удалось вывезти.
— Случай в аэропорту стал результатом чудовищной оплошности! Я уже сказал вам об этом ночью… А точное количество образцов неизвестно даже мне…
— Какова их роль?
— Я уже говорил, они активируют порталы.
— Мы не допустим активации, Манифест у нас, и скоро мы сами во всем разберемся.
— У вас? — Герман дернулся, и это не ускользнуло от внимания Могильного.
— Да, ваш любезный друг взял в заложники молодую девушку, но на этот раз он не получит желаемого. Так что мы рано или поздно во всем разберемся, и ваш чудовищный план никогда не будет реализован.
— Вы имеете дело с фанатиками, аргументы над которыми не властны. Единственный выход — это удалить их, стереть с лица земли, не мне вам рассказывать, как это делать, но вы боитесь, потому что не знаете, сколько их. И вы не уверены, что разберетесь в Манифесте так быстро, поэтому вам нужен я. Вы же не знаете всего плана…
Мужчина облокотился о спинку железного стула.
— Хотите закурить?
— Пожалуй, был бы благодарен. Никотин управляет моим рассудком, я зависим от него…
— Это меня не интересует.
Могильный вложил в губы Германа зажженную сигарету, тот с удовольствием покурил и выплюнул окурок.
— А что вы будете делать, если я не соглашусь сотрудничать?
— У вас есть выбор?
— Выбор есть всегда.
Кулак обрушился на затылок, и Гиляровский потерял сознание, очнулся в той же комнате, напротив него сидел тот же мужчина и вновь невозмутимо маленькими глотками пил воду.
— Сила — ваше главное оружие, да?
— Нет, но самое эффективное, как показывает практика. Вы можете содействовать предупреждению страшной катастрофы, и, может быть, вас не предадут суду. Как остальных. Вы понимаете, что из тюрьмы никто из них не выйдет? Вам решать, в любом случае.
Мужчина поднялся и направился к выходу.
— Постойте, я все расскажу.
Германа мучила совесть, как ни странно это звучало. Деятельность по Манифесту на самом деле зашла очень далеко, а он был еще в силах помешать осуществлению чудовищного плана.
— Даже если назову все точки и точное время, это ничего не даст, последователи появятся снова… Необходимо уничтожить Манифест.
— Мы и без вас собираемся это сделать.
— Да, но… Павел взял заложницу, вы сказали, как вы собираетесь это решить?
Могильный усмехнулся. Очень странный вопрос.
— Павлу осталось недолго. Снайперы уже на месте.
Герман вздрогнул:
— Снайперы?
— Снайперы. Вам надо разжевать, что конкретно это значит?
Герман задергался на стуле, не в силах унять нервную дрожь.
— Павел не так прост, как кажется. Если он сообщил о том, что у него заложник, он знает о ваших снайперах, я бы очень не советовал по нему стрелять.
Могильный удивленно приподнял брови. Этот разговор его утомил, по сути, и Герман-то им уже не нужен. Но вопрос задал:
— Почему?
— Да потому что он помешался на наших идеях, узнайте, он что-нибудь пьет?
Могильный дал знак рукой, и стоящий у входа сотрудник подошел и что-то шепнул на ухо.
— Да, он пьет минеральную воду, это странно?
— Нет, нет! Ожидаемо, вспомните страшную трагедию в аэропорту, один маленький флакон вызвал такую жуткую картину! Вы можете дать гарантии, что у него в руках настоящая газировка?
Могильный вернулся и сел на стул.
— Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, что Павел в данный момент деактивированная бомба, детонатор которой его сердце, и стоит сердцу остановиться, вы сами понимаете, что может произойти! Все эти моменты мы тщательно продумывали, когда работали над Манифестом. Знаете, что он пьет? Воду с тритием! Самый опасный радиоактивный изотоп водорода, если тритий проникнет в тело епископа, то равномерно распределится в воде организма. Тритий постепенно удаляется с периодом биологического полураспада в десять
