Черные крылья - Николай Иванович Леонов
– И вы вели?
– В меру своих возможностей. Эти документы были не особо нужны. И с меня их особо не спрашивали. Братья в этом не разбирались. – Ольга вздохнула. – Да, соглашусь, я была не очень хорошим сотрудником. Я писала откровенную белиберду, потом просто нашла в одном из шкафов пачку старых бланков, заполняла их, отдавала начальству. Они эти папки даже не открывали. А я писала просто, куда летели и сколько было пассажиров. Хотя там на самом деле, по правилам, нужно и центровку делать, чтобы распределять пассажиров и грузы, и многое другое. Мы тогда ни разу не упали именно благодаря Сереже со Славой, Антонову и Арутюнову, они знали все эти премудрости. Бывало даже, прикидывали развесовку груза непосредственно перед полетом. Однажды мы что-то такое перевозили, что они, чтобы самолет в воздухе не давал крен, всех пассажиров пересадили как-то хитро.
– Но подождите. «Аналык» же был зарегистрирован? Мы сейчас как раз ищем все следы.
Гуров покачал головой. Пока что мысль о том, что можно не регистрировать авиакомпанию, в голове полковника укладывалась с трудом. Почему-то он был уверен, что именно в небе всегда порядок. По крайней мере, так должно быть.
– Не найдете. Я думаю, что скорее всего не найдете. Я не знаю, были ли у них оформлены документы, Лев Иванович. Мы все понимали, что «Аналык» просуществует не больше года. Заработать денег другого шанса у нас могло и не быть. Поэтому просто старались как можно лучше делать то, что нам говорят.
– Я понял. В целом то, как вы оформляли документы и кто это все принимал, – не мое дело. Давайте поговорим о другом. Пока что, Ольга, вы единственный живой свидетель, с кем я могу поговорить об этом. И кто, возможно, помнит, что произошло тогда с самолетом.
Ольга медленно кивнула. Было видно, что ей совсем не хочется вспоминать тот день, поэтому Гуров начал с легких, если можно так сказать, «разминочных» вопросов. Он стал спрашивать, помнит ли она, сколько рейсов у этого самолета было до роковой попытки взлететь. Кто был за штурвалом и прочее. Даже цвет самолета спросил, чтобы Симонова одновременно отвлеклась и сосредоточилась.
– Сколько вы работали в компании?
– Три месяца до взрыва.
– И так хорошо запомнили имена коллег? И даже тех, кто был вокруг?
– Это была моя первая и последняя должность. После этого я больше не работала. Я ушла в паломничество. Много путешествовала. Трудилась, в основном руками, где придется. Работники такие всегда нужны при подворьях. Я умею работать в поле, шить, печь хлеб, готовить пироги, убираться. Оказывать первую медицинскую помощь. Прошла курсы и стала сестрой милосердия. Но так, чтобы именно быть нанятым сотрудником, – такого больше не было.
– Из-за того, что произошло в ту ночь?
Полковнику было интересно. Хотелось, чтобы свидетель или подтвердила, или опровергла идею, которая сейчас пришла к нему в голову.
– Это был день, полковник. Лететь мы должны были в обед, но заправщик задержался, и вылет нам не сразу дали. Лежал плотный туман. Яникбековы сказали, чтобы прибыли все пилоты, и другая смена тоже, потому что они хотели устроить праздник на борту. Что там будут дорогие им гости, и это будет фуршет в воздухе. Те люди, у кого были деньги, могли себе и не такое позволить, мы не возражали. Всем, кто выйдет, тут я уже не помню, обещали то ли двойную, то ли тройную оплату. Не важно. В общем, когда я поднялась на борт, пилоты были уже там. Пришли братья. Мы выпили шампанское, не пил только Олег Кашнер. Он был пилотом в тот день. «Лет» – маленький самолет, так-то там достаточно одного пилота. В паре летали, только если расстояние было большое. Мы выпили с начальством, потом я плохо что помню. Только то, что у меня невероятно сильно болела голова. Пахло гарью. Головная боль меня и спасла. Я проснулась от того, что меня тряс Сергей. Остальные пытались вытащить пассажиров. Но понимаете…
– Они все были уже мертвы? – помог свидетельнице Гуров.
– Да. Я много лет думаю про это. Успели бы мы? Может быть, их отравили? Мы вытащили кого могли. Не успели только спасти Олега. Постоянно думали, что самолет сейчас взорвется, но возвращались.
– Он угорел?
Ольга покачала головой:
– Он тоже был мертв. Мертв уже в тот момент, когда мы пришли в себя. Вчетвером мы забрали груз и ушли. Груз решили спрятать на даче у Олега. Мы знали, где ключи.
– Там были деньги?
– Да. Много. Большая тяжелая сумка.
Если вначале про самолет, про то, как жили тогда, в начале двухтысячных, на Севере, про то, что они хотели, но не успели спасти тех пассажиров, которые, как оказалось, изначально были уже мертвы, Ольга говорила со стыдом, грустью, страхом, то сейчас, когда речь зашла о фальшивых долларах, ее речь стала чуть более механической. Полковник уже очень хорошо знал людей. И понимал, что вот теперь и именно за это ей по-настоящему стыдно.
– Почему именно у Олега?
– Никто не знал про эту дачу. Она была в таком поселке… далеко. Даже сам поселок-то недавно только на карту, наверное, нанесли. А в то время это поселение ошибочно добавили внутрь деревни. Ошибка по кадастровому разделению. Вроде бы деревня, а соседний дом – уже другой поселок. Мы приехали туда, спрятали сумку в сарае, забрали рубли и бежали. Всё сделали максимально быстро, кажется, даже не ели и не пили. Не останавливались. Всё ехали, ехали. Боялись, что если кто-то узнает, что мы живы, то нам уже не жить.
– Откуда рубли?
Ольга грустно улыбнулась:
– Несколько пачек тысячерублевок были в сумке. Сверху. Пачки не новые, не банковские, просто сложены стопкой по пятьдесят штук и перемотаны канцелярскими резинками. Мы поделили их честно. И оставили еще сыну и дочери Олега их долю. Но пассажиров мы никого не спасли. Я только помню, что многие, кого я тащила, почему-то были очень
