Прекрасная новая жизнь - Дж. М. Хьюитт
Как только она повесила трубку, в номер постучали. Пола поспешно открыла дверь и поздоровалась с Анной. Девушка была одета в теплое зимнее пальто, высокие скулы горели румянцем.
– Вы были на палубе? – предположила Пола.
– Да, захотела проводить ребят на рыбалку, – непринужденно ответила Анна. – Я подумала, что встречу там вас.
Пола нахмурилась. Ее никто не приглашал провожать ребят; она даже не знала, во сколько они планировали отправляться на рыбалку. А откуда об этом стало известно Анне?
– Я решила сегодня выспаться, – жалко пролепетала Пола. – Томми сказал вам, во сколько они уезжают? И если да, то когда? Вчера они разговаривали мало и точно не о подробностях предстоящей рыбалки.
– Нет, я просто решила прогуляться перед походом в салон. Представляете, мы уже в Брюгге. Когда мы причалили, было здорово наблюдать, как туристы проносятся мимо на лодках. В Ауддорпе мы снова пришвартуемся и заберем рыбаков.
Пола вдруг поняла, что Анна знает о вылазке Томми гораздо больше, чем она сама, которая даже не догадывалась, что круизный лайнер причалит, чтобы высадить рыбаков, а затем подберет их в другом месте.
Пола вспомнила о предостережении Джули и почувствовала, как земля уходит из-под ног. Почему Томми не попросил ее проводить их с утра?
Женщина беззаботно улыбнулась Анне, усмиряя охватившую ее панику. В конце концов, если бы соседка хотела попытать счастья с Томми, она присоединилась бы к рыбалке.
– Я встречу их на обратном пути, – сказала Пола, глядя на наручные часы. – Но сначала нужно сходить в салон и привести в порядок волосы.
Глава 9
В прошлом
Моя мать была проституткой и наркоманкой.
С этого обвинения начался мой первый день учебы в средней школе.
В свои одиннадцать лет я в общих чертах знала, что такое секс, но считала, что им занимаются молодые люди, а не женщины возраста моей матери. А наркотики?
Я подумала о нашем соседе Кевине. Пока я и в снег, и в зной сидела на улице, терпеливо ожидая, когда мама освободится от клиентов, он курил у себя на заднем дворе большие белые самокрутки. Этот запах было ни с чем не спутать.
Так что при слове «наркотики» я представляла себе его сигареты со странным запахом. Ничего страшного я в них не видела, потому что в нашем районе траву курили почти везде.
О том, чем, оказывается, занимается мама, мне рассказала одноклассница. Невысокая и гибкая Сьюзан походила на хорька. У нее, как и у меня, не было друзей, и теперь, оглядываясь назад, я думаю, что это могло бы нас сблизить. Но Сьюзан отчаянно хотела всем нравиться и поэтому издевалась надо мной.
Она объявила это на весь класс перед началом занятий, когда учитель еще не пришел. От потрясения я не нашлась с ответом и молча задумалась о нашем доме: о маминой спальне, куда мне категорически нельзя входить, если дверь закрыта; о спичках и пепельницах и о специфическом запахе, который я приписывала Кевину, хоть часто и казалось, что он исходит со стороны маминой комнаты.
Я не знала, какое из этих обвинений – проститутка или наркоманка – было хуже.
Воспитанные и популярные одноклассницы, которые не имели ничего общего со Сьюзан или со мной, тут же подхватили ее слова: «шлюха», «нарик», «шалава», «наркоша». Сначала – тихим шепотком от парты к парте, а потом загудел весь класс.
– Неправда! – Мой голос дрожал, но я сказала что требовалось, я решила все отрицать.
После того как в класс вошел учитель, дети разбежались по своим местам, их смех и презрительные взгляды повисли в спертом воздухе.
Из-под опущенных век я пристально наблюдала за девочками, которые обзывали мою мать.
– А где твой папа? – прошипела Сьюзан. – Он что, был одним из ее хахалей?
Хахалей.
Моя мать называла приходивших к ней мужчин клиентами. Когда я была совсем маленькой, она говорила, что это ее друзья. Названия менялись, но суть оставалась одна.
Учитель в рубашке с пятнами от кофе и нелепых очках встал из-за своего обшарпанного стола и с горящими глазами пообещал нам, что следующие несколько лет станут одними из лучших в нашей жизни.
Он солгал.
* * *
В тот же день, когда я вернулась из школы, дверь в спальню на удивление была открыта, а сама мама в халате сидела на кухне, облокотившись на столешницу.
Я замерла, следя за ней, и попыталась вспомнить, когда в последний раз видела маму в другой одежде, кроме халата. Прокрутив в голове события нескольких недель, пришла к выводу, что это было в начале летних каникул, когда мы ездили за новой школьной формой. С тех пор прошло полтора месяца.
– Мама! – окликнула я, закрывая за собой кухонную дверь.
Она достала из пачки сигарету и зажала ее между пожелтевшими пальцами. Я ждала, что мама поинтересуется, как прошел мой первый учебный день, но вместо этого она прикурила и продолжила смотреть в окно.
– На что ты смотришь? – спросила я, встав позади нее.
– Ни на что, – последовал сухой ответ.
Я замерла рядом, вдыхая сигаретный дым и стараясь не обращать внимания на тяжелый запах ее духов. В тесной кухне было жарко, и я, засучив рукава, положила руки на прохладную столешницу. Я ждала, что мама обратит внимание на мои покрытые шрамами запястья, но она ничего не сказала.
– Мам, можно спросить про папу? – Я стояла, затаив дыхание: раньше я никогда ни о чем подобном не спрашивала.
– Нет, – хмыкнув, отрезала она и встала, потягиваясь. – Сообразишь нам что-нибудь на ужин, пока я принимаю ванну? – спросила она, затушив сигарету о раковину, и, не дожидаясь ответа, вышла.
Услышав ее тяжелые шаги по лестнице, я поняла, что разговор окончен.
* * *
В новой школе со мной училась девочка из еще более неблагополучной семьи – Ребекка Лавери. Грязная и худая как щепка. Я же содержала себя в чистоте и порядке, потому что в семь лет научилась пользоваться стиральной машиной, утюгом и душем, а с восьми еще и готовила для нас с мамой. Я была рада, что неухоженный и жалкий вид Ребекки ненадолго отвлек других детей от образа жизни моей мамы. На какое-то время меня оставили в покое.
Как-то раз я сидела у кабинета медсестры после того, как на уроке рисования травмировала себя скальпелем. К тому времени я уже перестала наносить себе раны в поисках сочувствия, внимания и утешения. Оказывается, когда становишься старше, учителя
