Искатель, 2001 №7 - Даниэль Мусеевич Клугер

— Когда вы вошли… — он сделал паузу, — тогда, в тот злосчастный вечер… Вы сразу увидели рабби Элиэзера? Покажите еще раз, где лежало тело?

Йосеф Дарницки еще больше помрачнел, а его худощавое лицо побледнело — видимо, страшная картина недавнего события встала перед глазами.

— Вот здесь, — указал реб Йосеф на место рядом с бимой. — Лица его не было видно от двери, так что я не сразу понял, что это рабби.

Натаниэль окинул взглядом помещение синагоги. По мнению полиции, дело обстояло так. Пеле пришел сюда на вечернюю молитву, затем улучил момент и забрался внутрь помоста.

Розовски наклонился и заглянул под лесенку, ведущую на биму. Да, в эту нишу можно было бы забраться, лишь имея комплекцию подростка. Собственно, Цедек как раз и имел такую комплекцию.

Сыщик выпрямился. Дождавшись, когда синагога опустеет, преступник выбрался из бимы и попытался взломать арон-кодеш. Не удалось. Тогда Пеле взломал второе хранилище. Тут неожиданно вернулся раввин, зажег свет, увидел грабителя. Дальше произошла драка — кто на кого напал первым, пока неясно. Результатом стало убийство раввина и бегство грабителя…

Розовски покачал головой. Все это было шито белыми нитками. Спрятаться внутри помоста мог только недомерок вроде Пеле. Но вот сдавить горло крупного и высокого раввина Элиэзера такой недомерок не мог. Для этого рабби Каплан должен был наклониться и терпеливо ждать, пока короткие и слабые ручки наркомана как следует обхватят его шею.

И еще одно смущало Натаниэля. Выброшенные из шкафа книги. Если вор уже побывал здесь (по-другому и быть не могло — объект он выбрал заранее, иначе не лез бы в хранилище), то должен был знать: ничего ценного среди здешних книг не было. Ценного — с прикладной точки зрения, разумеется. Молитвенники, которые продаются на каждом шагу, разрозненные тома Талмуда, Пятикнижие, в том числе с параллельным русским переводом — нет, это не добыча для взломщика.

— А как валялись эти книги? — спросил Натаниэль.

— Что значит — как валялись? — недоуменно взглянул на него шамес. — Так и валялись — по всей синагоге… — Он задумался. — Ну, вот тут лежала книга, вот тут. — Он принялся показывать пальцем. — Даже на рабби Элиэзере, благословенна будь его память, прямо на его правом плече тоже был молитвенник.

Розовски снова посмотрел на шкаф, потом на место, где лежало тело убитого раввина. Еще раз окинув взглядом внутреннее убранство синагоги, он подошел к одному из двух окон и выглянул из него.

Окно выходило во двор, на стену соседнего здания. Серая неоштукатуренная стена была почти глухой, только на уровне второго этажа Натаниэль заметил небольшое окошко.

Небольшое, но вполне достаточное, чтобы в него пролез человек. Детектив внимательно осмотрел окна синагоги.

— Вы их часто открываете? — спросил Розовски шаме-са, который неотступно следовал за ним и повторял его жесты: выглянул во двор, задрав голову, уставился на окно соседнего дома, затем чуть ли не носом провел по оконным рамам. — В тот вечер они были открыты?

— Не помню, — развел руками шамес. — Полиция тоже спрашивала. То есть помню, что утром накануне я их открывал. Помню, что закрывал. Не помню только, закрывал ли на защелку. Они тут тугие. — Подняв одну из рам, он тут же продемонстрировал это Натаниэлю. — Вот тут, по-моему, была открыта, — сказал шамес, указывая на своеобразную полунишу в дальнем конце зала. — В том закутке. Я оттуда звонил в полицию.

Натаниэль прошел на указанное место. Здесь окно могло быть и открытым, и закрытым — его размеры не позволяли проникнуть даже такому миниатюрному вору, как Пеле. Детектив окинул взглядом высокий, до потолка, стеллаж с какими-то папками, тетрадями.

— Что вы здесь храните? — спросил он.

— Архив, — ответил Дарницки. — Пинкосы[10], письма, просьбы. Мало ли…

Они вернулись в основной зал.

— Ладно, — сказал Розовски. — Значит, из свитков и утвари, кроме «Мегилат Эстер», ничего не пропало. А как насчет книг?

— Тоже ничего.

— Скажите, реб Иосиф, вам знакомо имя Даниэль Цедек? Шамес задумался.

— Цедек… Цедек… Что-то знакомое… Да! — Его лицо просветлело. — Это такой шлимазл, маленький, на мальчишку похожий? Вспомнил. Тощий, в чем только душа держится… Он за рабби Элиэзером как собачонка привязанная бегает. — Тут Дарницки помрачнел и добавил упавшим голосом: — То есть бегал. А-а… — яростно махнул он рукой. — Да… А что вы о нем спрашиваете?

— В тот день, накануне убийства, он тут был?

— Тут? В синагоге? Так он в синагогу очень редко заходил. Он рабби Элиэзера на улице ждал, на углу. Рабби обычно приходил пешком. Так вот этот… Дани, да? Так этот Дани его встречал и провожал до калитки. А после уходил, да. Рабби мне рассказывал, что этот Цедек чуть ли не пять раз в тюрьме сидел. Наркоманом был. А потом все бросил. Рабби Элиэзер с ним как раз в тюрьме и познакомился. Он часто навещал заключенных, наш рабби, особенно тех, кто в этом квартале вырос. Да.

— И все-таки, — повторил Натаниэль, — в тот день он тут был? Не в синагоге, может быть, во дворе или на улице?

— По-моему, нет… Дня за два до того — был. Я запомнил, потому что Цедек зашел в синагогу. Редкий случай, я же говорю. Он рабби не дождался — просто рабби пришел в тот раз минут на двадцать раньше.

— И что же? — спросил Розовски. — Вы вспомните, вспомните, реб Иосиф, он при вас зашел?

— При мне, а как же. Так, а что я должен вспомнить? Зашел и зашел.

— Как он себя вел? У вас не сложилось впечатления, что он присматривается к чему-то? К шкафам, к биме? К двери?

— Стойте-стойте! — воскликнул шамес. — Вы что имеете в виду, молодой человек? — Оглянувшись и увидев, что все напряженно вслушиваются в разговор, Дарницки подхватил Натаниэля под руку и потащил во двор. — Вы что имеете в виду? — яростно зашептал он, хотя во дворе никого кроме них не было. — Вы думаете, этот сморчок убил рабби Элиэзера? Да он от слабого ветра с ног валился!

Это Розовски и сам знал.

— Успокойтесь, — сказал он. — Давайте присядем.

— И потом: я же вам говорю, — все не мог успокоиться шамес. — Он же бегал за рабби хвостиком, как щенок, ей-богу!

— Ладно-ладно, реб Иосиф. — Натаниэль подтолкнул шамеса к лавочке. — Бегал хвостиком… — Он вздохнул. — Знаете, иногда человек с такой силой начинает ненавидеть собственного благодетеля, что готов не только задушить, а разорвать его на куски. Правда, это зависит от характеров обоих. Бывает, один другому поможет — по-настоящему, без дураков, — но потом все напоминает да напоминает