Черное Сердце - Анна-Лу Уэзерли

«Да», — я одариваю ее саркастической улыбкой, поднимая взгляд, — «Спасибо, я ценю это… Вик».

На ее лице появляется намек на улыбку, когда она начинает процесс мытья посуды, смывая запах смерти со своей кожи. Интересно, учитывая ее ежедневное воздействие на него, удастся ли ей когда-нибудь полностью избавиться от него.

«Ну, кто бы ни убил его, — говорит она, стоя спиной ко мне у раковины, «они определенно хотели убедиться, что не было абсолютно никакого права на ошибку. Они явно позаботились о том, чтобы довести работу до конца».

Затем я поворачиваюсь, чтобы уйти, бросая последний взгляд на седеющее лицо Найджела Бакстера, он же Дед Мороз.

«Разве они только что этого не сделали», — говорю я.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

«Убит!» Джанет Бакстер, к счастью, сидит на диване в своем доме, когда я сообщаю ей эту новость, потому что я предполагаю, что если бы это было не так, то она бы упала в обморок прямо сейчас.

«Нет… нет, это невозможно…» Она говорит это с убежденностью женщины, находящейся в глубоком отрицании, как будто я разыгрываю над ней какой-то извращенный розыгрыш. Она качает головой, как будто она на пружине. Ее лицо бледное, почти прозрачное, оно такое белое, и у нее серьезные мешки под водянистыми красными глазами. Ее кожа выглядит сердитой из-за того, что она столько плакала, а ее короткие вьющиеся каштановые волосы растрепаны, вероятно, больше, чем обычно, судя по семейным фотографиям, разбросанным по всей большой гостиной; в некоторых отношениях она даже выглядит довольно привлекательно, в некотором роде по-женски.

Я понимаю, что для нее это слабое утешение — знать, что ее муж на самом деле не совершал самоубийства, а был убит. Поговорим о меньшем из двух зол. Я думаю, она надеялась на вердикт «смерть в результате несчастного случая» по результатам вскрытия, хотя давайте посмотрим правде в глаза, вскрытие собственных запястий вряд ли можно назвать случайным. Но я чувствую, что каким-то образом с этим было бы легче справиться, если бы она узнала, что кончина ее мужа была всего лишь одним большим несчастьем. Полагаю, жить с таким позором было бы меньше. И теперь маггинс должен пойти и все это испортить.

Она снова плачет, но, по-моему, она даже не замечает этого. Я сажусь рядом с ней на дорогой кожаный диван. Это одно из тех украшений в стиле 1920-х, которые вы видите в безвкусных магазинах с завышенными ценами на Эджвер-роуд; в магазинах, где выставлены фарфоровые тигры в натуральную величину, которые, кажется, нравятся всем богатым арабам. Оно как-то не вписывается в остальную часть комнаты, которая выглядит сдержанно и даже со вкусом.

«Джанет, ты можешь вспомнить кого-нибудь, вообще кого угодно, кто мог бы хотеть каким-либо образом навредить твоему мужу?» Недовольный сосед, ссора с кем-то на работе, о которой он, возможно, упоминал, строитель, которому он не заплатил вовремя? Кто-нибудь из тех, с кем он общался, вам не понравился? Любая ссора, какой бы маленькой или незначительной она ни казалась… кто-нибудь вообще?»

Джанет смотрит на меня своим круглым, заплаканным лицом и подносит к нему свои короткие руки. Ее ногти были обкусаны до мяса и выглядят выпуклыми и воспаленными. Это меня немного трогает. Она снова качает головой, ее прямые кудри колышутся — даже ее прическа выглядит печальной.

Найджела любили все. Я имею в виду, что за все годы, что я его знаю, он ни разу ни о ком не сказал плохого слова, ни одного злого слова, нигде не был врагом… Ну, это никогда не привлекало моего внимания.»

В том-то и дело, что не «довел до ее сведения». Я не хочу рассказывать ей о том, что кибер нашел в своем мобильном телефоне. Она и так выглядит хрупкой, и я полагаю, что такого эффекта разорвавшейся бомбы может быть достаточно, чтобы подтолкнуть ее к краю. Но я должен. Выбора нет.

«Значит, мой Найдж все-таки не покончил с собой… но… это сделал кто-то другой?»

Это скорее утверждение, чем вопрос, как будто ей приходится произносить это вслух, чтобы осознать реальность. Я думаю, у нее снова шок.

«Да, боюсь, что так, Джанет».

Затем она внезапно встает, шаркает к буфету и достает бутылку Grouse». Ты не возражаешь, если я…?

Я качаю головой и поднимаю ладонь вверх. Честно говоря, я бы не стал винить ее, если бы она осушила бутылку одним глотком. Я рад, что она наливает себе выпить, потому что, вероятно, ей это понадобится, когда я скажу то, что должен сказать. Сержант Уиллис, офицер по связям с семьей, который находится здесь со мной, на кухне разговаривает с детьми Бакстеров, и в этот момент я не уверен, кто из нас вытянул соломинку покороче.

Ее искусанные пальцы, сжимающие стакан, дрожат, когда она выплескивает немного виски обратно. Можно сказать, что она непьющая, потому что она прикусывает губы и тяжело дышит. Ее глаза широко раскрыты, как у совы. На самом деле, Джанет Бакстер очень похожа на сову. Я представляю, какой бы она была, если бы ей пришлось перевоплотиться в животное.

«Это было обставлено как самоубийство, «объясняю я, «но на самом деле, Джанет, он был… отравлен».

«Отравлен?» — она делает еще глоток скотча, повторяя это слово так, словно оно каким-то образом было совершенно обычным.

Печальная реальность заключается в том, что слова «отравлен» и «убийство» теперь станут частью репертуара Джанет Бакстер.

«Да… Потом он был выведен из строя хлороформом и… и его запястья были перерезаны».

Она смотрит мимо меня, удивительно спокойная, когда мои слова повисают в воздухе над ней, как ядовитый газ. По моему опыту, это нехороший знак. Я ожидаю, что она закричит, швырнет стакан, ударится в истерику. Но она неподвижна, как статуя, на ее пухлом лице нет никаких эмоций, и это меня беспокоит. Как затишье перед бурей. Я придвигаюсь к ней чуть ближе на диване.

«Джанет, — мой голос такой тихий, что я почти шепчу, — Джанет, ты знала, что у твоего мужа был роман?»

Она поворачивает голову, чтобы посмотреть мне в лицо, и ее глаза расширяются. И смешно, не смешно — ха-ха смешно, но смешно своеобразно, что вы можете сказать, человек своего любимого человека была жестоко уничтожена самым безобразным образом мыслимые и они как-то это принять, но сломать более распространена новость, что они все их развлекался по соседству, а мой старик называл ее, и они действуют так, будто