Тайная академия слуг - Ким Иын
И, наконец, третьей альтернативой выступало это самое безумие: отказаться от Кан Чжунсока и снова остаться одной, так и проживая день за днем. В конце концов, Хан Соджон была выпускницей Академии. С навыками и знаниями, усвоенными в ее стенах, она не пропадет, куда бы ни попала. К тому же все ее прошлое было стерто, стоило ей стать выпускницей. Все несчастья из прошлого были уничтожены. Ее образ, ее история – все было создано с чистого листа. Теперь она была девушкой, которая родилась и выросла в США, окончила Колумбийский университет. С таким резюме Соджон могла бы устроиться куда угодно.
Да, теперь она сможет жить обычной жизнью – как все. Как одна из тысяч, упорно работая, получая зарплату и оплачивая аренду, иногда выпивая по вечерам, если вдруг вспомнится что-то из прошлого, мечтая о повышении, позволяя себе иногда всплакнуть, но в основном много смеясь. Так вот и жить…
Хан Соджон приняла решение. И это было решение, в котором она была уверена, – так она сможет прожить, не отворачиваясь от действительности и не отказываясь от будущего. У нее были способности – и она хотела проверить, чего может достичь сама с этими способностями. Она начнет все заново. И тогда как знать – может, вот так, потихоньку, и дойдет до вершины сама, без чьей-то помощи… Но сперва нужно найти новое место работы.
Нет, сначала нужно достойно расстаться с Кан Чжунсоком.
И она поехала к нему – чтобы сообщить о своем решении.
В доме того не оказалось. Хан Соджон направилась в теплицу, расположенную позади дома, так как знала, что Чжунсок часто проводит время в выходные именно там.
– О, это ты?.. Подожди немного, сейчас закончу.
Кан Чжунсок работал в огороде. В рабочих перчатках и с культиватором, он сидел на низком стульчике и что-то сажал.
– Присядь пока вон туда, – сказал ей Чжунсок, не оборачиваясь. Недалеко стоял второй такой же стульчик. Хан Соджон села и удобно расположилась, наблюдая за ним – владельцем одной из крупнейших фирм, с довольным видом копающимся в земле.
После того как Соджон определилась с выбором, она раздумывала – а не уйти ли ей по-английски, не прощаясь? Но так поступить она не могла – все же их связывали чувства, в искренность которых Соджон и сама когда-то верила. Нужно было все ему рассказать – и попросить прощения. Рассказать, что она не та, за кого себя выдает, а его чувства к ней – не настоящие. И это станет ее первым шагом на пути возвращения к настоящей себе.
Соджон собралась с мыслями и глубоко вдохнула.
– Мне нужно вам кое-что сказать, – произнесла она, когда он наконец повернулся к ней. Сидя на этих нелепых стульях, они смотрели друг на друга.
– Что за серьезный вид? О чем таком ты собираешься мне сказать? – с улыбкой спросил Чжунсок.
Но ей было не до смеха. Она собиралась рассказать ему об обмане, лжи и предательстве – и это станет для него шоком, потрясением, вызовет ненависть и гнев; он почувствует себя униженным. Но все равно надо было все рассказать – только так Соджон могла начать все с чистого листа. Сначала нужно было вымолить прощение за все свои грехи.
– Мои бабушка и дедушка были беженцами из Северной Кореи. Они встали на ноги на рынке Чагальчи в Пусане, продавая рыбу. На столе у нас было не более трех блюд; носки мы носили, пока они не изнашивались до дыр, а потом штопали и продолжали носить.
Соджон говорила негромко и спокойно. Сюда, на территорию особняка, не долетали звуки с шоссе и прочий шум. Воздух в запотевшей теплице был наполнен влагой.
Соджон говорила осторожно, словно пробиралась сквозь туман, таящий пугающую неизвестность, и каждый шаг давался ей с трудом. Смутное беспокойство не отпускало ее, тянуло назад. Но сейчас, как никогда, нужно было собраться с силами и преодолеть себя.
И вот Соджон все рассказала. О том, как она и Хан Донсик скитались по стране, как она бежала после его смерти, о том дне, когда Ким Хёнсу упал и его кровь стекала на палубу.
И о дне, когда она пришла в Академию – по темному длинному тускло освещенному коридору, пугаясь даже звука собственных шагов. Беспокойство сдавливало грудь, стены были холодными, воздух – тяжелым, и дышать становилось все труднее. Голод, побои, бессонные ночи, учеба. Ученики, которых уводили в неизвестном направлении. Ученики, которые сами накладывали на себя руки. Ученики, пойманные во время попыток сбежать…
И о том, как в этом месте она и узнала все о Кан Чжунсоке – все до малейшей детали. И как, выпустившись, предстала перед ним – заранее зная все и о Лэсси, и о его матери в Кохыне, и о супе из квашеной капусты… Она выложила ему все без утайки. Рассказала и о Ли Джинуке и его смерти, и о том, почему внезапно исчезла Чон Гымхи. О том, как формировались чувства Кан Чжунсока к Хан Соджон в процессе гипноза.
Вот и всё – теперь она снова сможет стать настоящей собой. После того как умер ее отец, погибли Чон Ихва и Ли Джинук, после того как она остановила Чон Гымхи, Соджон наконец могла оставить все позади. Теперь она чувствовала себя легче, сбросив груз с души, и собиралась идти вперед своей собственной дорогой.
Кан Джунсок молча и внимательно слушал ее от начала до конца, будто хотел запомнить каждое слово, не упустив ни детали.
От долгого нахождения в теплице Соджон почувствовала, что ей не хватает воздуха. А может, это было не из-за теплицы… Даже после того как она закончила свой рассказ, Кан Чжунсок не шелохнулся. Так и сидел на низеньком стульчике – с культиватором в руках, не двигаясь, по-прежнему глядя на Хан Соджон.
Теперь она ждала приговора. «Ничтожество, я не хочу тебя видеть, убирайся с моих глаз немедленно! Как ты посмела так жестоко меня обманывать – думала, тебе все сойдет с рук? Да я раздавлю тебя – и глазом не моргну!» И, вскочив с места, он ударит ее. И будет тяжело дышать от гнева. Так она представляла себе его реакцию.
Сколько времени прошло? Для Хан Соджон – словно целая вечность. Наконец Чжунсок заговорил:
– Тяжелая у тебя
